Айвз и Мэллоун

Если бы вернуть волшебные силы было так же просто, как согреться у очага! Но увы. Майрон переживал потерю легче всего – он никогда не пользовался способностями осознанно; я, вкусивший сладкий плод магии, был терпелив, но для Эбигейл это стало настоящей пыткой. Волшебство – ее суть, ее жизнь! Вряд ли я ошибусь, если скажу, что, потеряй она руку или ногу, страдала бы меньше. К тому же ее деятельная и темпераментная натура требовала немедленно решить проблему, единственное решение которой – время. Смиренное ожидание изводило Эбигейл, а ее дурное настроение – меня. Стоило ей восстановить силы, как она исчезла. В тот день я проснулся, спустился к завтраку, радуясь солнечному утру, и сразу понял: дом опустел. Эбигейл оставила на моем столе записку, где обещала скорую встречу. Но минуло почти три недели, а весточек от нее не было. Зато была от Тайной Службы.

Я коснулся печати, провел пальцем по выступающим линиям креста и сломал сургуч. От письма едва уловимо пахло ладаном; лист, который я представлял густо исписанным каким-нибудь острым мелким почерком, оказался наполовину пустым. Начиналось все, как и положено, с приветствий и вежливых витиеватостей, но дальше «терновники»[2] сразу перешли к делу. Их беспокоили моя связь с фэйри, мое увлечение старыми книгами, а кроме того, происходящее в Королевстве. Возвращение фей.

Вновь вспомнились холодный городок, испуганные глаза Элизабет Шоу, книга из человеческой кожи и слова демоницы: «…Найду и поблагодарю Эльфа…» Значит, он все-таки вырвался из заточения? Я спрашивал Эбигейл, и, хотя она неизменно отвечала, что это невозможно, уверенности я не чувствовал. Ни своей, ни ее.

В конце письма представитель Тайной Службы приглашал меня явиться в их резиденцию в Нодноле не позднее седьмого мая, иначе они сами приедут в мое поместье и будут уже не столь вежливы.

Я привычно потер ладонь с наперстянкой, размышляя над дальнейшими действиями. Стоит ли отвечать? Или сразу собираться и ехать? Может, наоборот, подготовиться к встрече здесь? Мне было что скрывать – как минимум встречу Эльфа, и экзорцизм, и путешествие за кладами, – но Билль о Талантах этого не запрещал. А что до целого города, стертого с лица земли, – мы защищали Королевство от твари из Бездны, они должны это понимать!

– Ух ты! Как серьезно они настроены! – Голос, раздавшийся у самого уха, заставил меня вздрогнуть, а тонкий аромат ванили пустил сердце вскачь. – Не переживай: когда старики из Тайной Службы доберутся до Мэллоун-холла, мы будем уже далеко!

– Эбигейл! – воскликнул я, оборачиваясь.

Все те же яркие лукавые глаза, вздернутый носик, насмешливый изгиб земляничных губ. Все та же одежда, от которой добропорядочную леди удар бы хватил.

– Что с твоими волосами?

Она потянула короткую прядку, потом отпустила и поджала губы.

– Это все, что тебя интересует? Ни где я пропадала, ни куда мы отправляемся?

Я усмехнулся. На сердце стало неожиданно тепло, тревога, сжимавшая меня холодными влажными пальцами, отступила. Кажется, даже дышалось теперь легче.

– Это единственное, что ты не расскажешь, если не спросить, – поддразнил я ее, с удовольствием наблюдая, как Эбигейл возмущенно морщит нос и фыркает.

– Это то, о чем я вообще не расскажу!

Я повел бровью, но настаивать не стал.

– Ты устала? Может, голодна?

– Я и забыла, какой ты заботливый! – Она помолчала и уже тише добавила: – И как это бывает приятно. Но я уже распорядилась и о еде, и о том, чтобы приготовили ванну, так что минут через тридцать жду тебя у себя. Нам нужно многое обсудить!

* * *

Когда я вошел в спальню, Эбигейл как раз застегивала блузу. Мокрые пряди она зачесала наверх, но, короткие и непослушные, они то и дело падали на лоб. Прическа ее была теперь совершенно мужской, и, хотя удивительно ей шла, я не мог не чувствовать сожаление. Мне нравилось смотреть, как мерцающая золотом волна спускалась до поясницы, когда она распускала волосы. Я отвел глаза, окинул взглядом спальню.

Когда Эбигейл ушла, я собрал и рассортировал записи и заметки, сложил книги и перенес все в кабинет, который когда-то был отцовским, а стал моим. Потом слуги занялись уборкой, и спальня вновь превратилась в безликую гостевую комнату. Но вот Эбигейл вернулась, и на спинке стула повис плащ с репейником на рукаве, на столе поселилась раскрытая сумка, из которой выглядывал краешек какой-то книги, у кровати выросла кучка грязной одежды, а на кровати возник поднос с едой, причем одно из печений оказалось надкусанным. Вновь запахло ванилью. От желания вдохнуть аромат поглубже побежали мурашки.

– Прости, что не попрощалась лично, – начала Эбигейл, – мне не хотелось терять ни минуты…

Я дернул уголком губ и пожал плечами:

– Я не держу обиды, но мне всегда было интересно, почему ты уходишь? Мэри писала, что это в порядке вещей, но причин не объясняла.

– Хотя могла бы, – улыбнулась Эбигейл. – Она знает, что ни одно из волшебных созданий не может жить в мире людей дольше семи лет. Нам обязательно нужно возвращаться туда, где мы родились.

– Но ты же провела здесь не семь лет, – заметил я.