Айза

— Стараюсь отогнать от себя это чувство. Что-то мне подсказывает, что мы никогда не вернемся. Лансароте для нас как детство, которое навсегда осталось в прошлом. Вспоминать его — значит причинять себе напрасные страдания.

— А мне нравится это делать. Мне нравится вспоминать, как мы на рассвете выходили в море ловить рыбу или как пели серенады девушкам.

— Девушки! — Себастьян присвистнул. — Сколько времени мы к ним не прикасались?

— И не говори!

— Помнишь Пинито… ту, из Фермеса? Вот зад так зад!

— Куда ей до Мануэлы! — Асдрубаль повернулся и искоса взглянул на него: — Почему ты не женился на Мануэле?

— Наверно, предчувствовал, что что-то такое должно было случиться, — прозвучало в ответ. — Мне не стоило с кем-либо связывать свою жизнь, ведь судьба распорядилась забросить нас в такую даль.

— Она зарвалась. Как сказал бы старик Акилес: «Клянусь своим тайтой, хватанула через край». — Асдрубаль лежал, подложив руки под голову и разглядывая толстые балки высокого потолка. — На самом деле со мной было что-то похожее, — признался он. — Я тоже с тех пор, как вошел в сознательный возраст и понял, что Айза особенная, начал привыкать к мысли, что с нами еще произойдут удивительные вещи. Фактически, они происходили с самого момента ее рождения.

— Почему?

Оба надолго замолчали, очевидно стараясь найти убедительный ответ на вопрос, который они задавали себе всю жизнь.

— Нам нужно было учиться намного больше, чем мы учились, чтобы это узнать, — наконец сказал Асдрубаль. — Хотя я всегда думал, что в мире нет никого, кому известен точный ответ. Теперь мы знаем, почем фунт лиха, и остается только смириться.

— И у тебя никогда не возникает чувства протеста?

— Против кого? Против Айзы, которая больше всех страдает от последствий, или против природы, которая усложняет нам жизнь? Смотри, что творит здесь природа, — что толку протестовать!

— Ты можешь восстать против судьбы.

— Против судьбы? Никто не знает, какова его судьба, пока не дойдет до конца, а тогда уже слишком поздно. Кто знает, а вдруг все это — лишь путь, который ведет нас к чему-то невероятному?

— Например?

— Не имею представления! — Асдрубаль повернулся, чтобы снова взглянуть на старшего брата. — Знаешь, почему я хочу по-прежнему быть рыбаком? Потому что, когда выходишь в море, все время питаешь иллюзию, что у тебя под ногами скрывается что-то чудесное, что ты можешь вытащить своими сетями. На суше не существует ни сюрпризов, ни тайн. Под землей нет ничего, кроме земли.

— Какое ребячество!

— Возможно, но могу сказать только одно: в последнее время нам довелось увидеть большие города, тропические острова, сельву и бескрайние равнины, однако я променял бы все это за день в море, где смотрел бы на барашки на гребне волн и на то, как вода меняет цвет, где в воздухе носится запах свежести, а по горизонту плывут облака. Нет ничего — ничего! — что может сравниться со схваткой с добрым тунцом или гигантским меро, когда чувствуешь рукой, как рыба пытается сорваться с крючка.

— Ты еще это почувствуешь.

— Когда? У меня часто возникает ощущение, что мы заживо похоронили себя здесь и никогда не сумеем найти обратной дороги.

Себастьян рассмеялся.

— Взгляни-ка на реку, которая протекает за домом! — сказал он. — Как только начнутся дожди, она наполнится водой, и тебе надо будет лишь взобраться на бревно, чтобы оно вынесло тебя в море.

Асдрубаль Пердомо собирался что-то сказать, но неожиданно вскочил и встал посреди комнаты с округлившимися глазами.

— Ты сам-то понял, что сейчас сказал? — почти крикнул он. — Когда эта река наполнится, она может вынести нас к морю. — Он шагнул к брату и опустился на колени рядом с кроватью. — Подумай! — воскликнул он. — Если вместо того, чтобы плыть на бревне, мы это сделаем, соединив много — много! — бревен, мы доберемся до моря на нашем собственном корабле.

Себастьян сел: до него начала доходить идея, которую ему пытались внушить.

— Наш собственный корабль! — повторил он. — Ты предлагаешь мне построить корабль — такой же, какой построил дед?

— Лучше! — с воодушевлением ответил Асдрубаль. — Намного лучше, потому что ему пришлось использовать бревна, приносимые морем, тогда как мы здесь располагаем лучшей древесиной на свете. Везде: по берегам рек или посреди равнины — стволы дуба, каобы, парагуатана, сейбы или самана! Целые тонны великолепной сухой древесины, готовой к использованию!

— Но ведь мы никогда не строили кораблей! Мы не знаем, как это делается.

— Дед тоже не знал, а «Волчий остров» проплавал тридцать лет, — заметил Асдрубаль. — Я помню каждую пядь корабля, шпангоут за шпангоутом. Я бы мог начертить его с закрытыми глазами, нам останется только его скопировать.

— Парусник? — удивился брат. — Ты хочешь, чтобы мы построили парусник?

— Почему бы и нет? Мы всегда успеем приделать к нему двигатель. Дед говорил, что, если бы «Волчий остров» не был таким старым, он поставил бы на нем мотор, — убежденно сказал Асдрубаль. — На нашем будет стоять.

— Но ведь скоро начнет прибывать вода.