Академический обмен

Я хорошо знала это чувство – в детстве меня так лечила мама. Позже, когда я сбежала из дома, отучилась, повзрослела и вернулась на юг, чтобы помочь родителям выбраться из тех трущоб, где они прозябали, оказалось, что магия жизни имеет на меня весьма неожиданное и неуместное действие. По молодости и от стыда я стала её избегать, чем окончательно испортила последние остатки отношений с родителями.

Теперь магия жизни была для меня на вкус и сладкая, и горькая. Она ласкала, расслабляла и звала за собой туда, где притаилось желание, где проскальзывало вожделение, сплетённое с жаждой жизни, где моя самость вливалась в бесконечный поток человеческих жизней, разгорающихся и гаснущих, как блики на водной ряби. Но я знала, что если шагну в эти воды, то пойду ко дну. Потому что такова моя природа. Потому что радость, дарованная магией жизни, иллюзорна и скоротечна, а потом наступает суровая реальность, в которой мне неловко при маме или целителе, да и посторонним людям не стоит подавать идеи, если я хочу хоть чего-нибудь добиться в этой жизни.

С сожалением я отстранила руку Маккорна. Проклятие он и правда снял, а предаваться этой иллюзии дальше было бы неподобающе.

– Спасибо, – сказала я, всё ещё качаясь на волнах солнечного спокойствия. Сами природники так свою силу не переживают, она для них что-то обычное, естественное, как часть тела. Другие маги и даже обыватели, чувствуют тепло и небольшой подъём настроения. Только некромантам так повезло, и то не факт, что всем. Я встречала описания этого переживания у пары исследователей, но другие студенты не понимали, о чём это. Впрочем, некроманты скрытны. Что натолкнуло меня на мысль.

– Простите, что я так сказала о природниках при старшине. – Я открыла глаза и посмотрела на Маккорна. Он выглядел болезненно сосредоточенным, его синие глаза в тусклом свете лампы и магических огней казались чёрными и смотрели из-под нахмуренных бровей, словно с портрета благородного некроманта прошлого века.

– Ничего страшного, я привык, что обо мне так говорят, – сухо сообщил он.

Я поморщилась. Очень стыдно было за свои слова, особенно теперь, когда Маккорн подарил мне столько радости.

– Я правда не о вас говорила, – настояла я. – Я всё время забываю, что вы природник.

Маккорн зажмурился и глухо застонал, и я даже успела удивиться, чего это он, когда он вдруг оказался очень близко. Размягчённая магией жизни, я не попыталась вырваться, позволив его руке обхватить мой затылок – это было приятно, как тёплая подушка. А в следующий момент мы уже целовались. Да не так, как дама с кавалером обозначают свои чувства на свидании в парке, а так, как… хтоническая матерь, как я давно мечтала, как требовала магия жизни, как летней ночью тело не терпит покровов и жаждет ласки. Я подалась вперёд, прижимаясь к… как его там? Лирой! Такое дурацкое природническое имя, что я улыбнулась в поцелуй.

Он держал меня крепко, под голову и за поясницу, руками такими горячими, словно его лихорадило, но от них по моей спине растекалось тепло, и спереди, спереди тоже было так тепло от его тела. Кажется, его сюртук расстегнулся, хотя я понятия не имела, когда это произошло, но так я могла просунуть руки под него и вцепиться в скользкую ткань рубашки, спасаясь от могильного холода этого дурацкого подвала и дурацкого сырого платья. Внутри меня стреляли молнии, а сердце металось, уворачиваясь от них, и что-то, вечно затянутое, развязалось, а что-то дремлющее ожило. Я не выдержала и закинула ногу ему на бедро, притягивая его поближе там, где мне всё ещё не хватало…

Внезапно всё полетело кувырком. Руки Маккорна исчезли, меня толкнули в плечи так сильно, что я откачнулась назад. Перенести туда неприлично задранную ногу я не успела и плюхнулась на земляной пол, больно ударившись копчиком и начерпав под ногти грязи в попытке опереться.

Маккорн и сам оказался на полу – я не видела, как, но теперь он полулежал на боку, безуспешно пытаясь подняться и таращась вокруг, как котёнок, впервые открывший глаза.

– Что?.. – выдохнула я, заполошно озираясь. В подвале, кроме нас, никого не было. Кто нас разнял? И как посмел? Или это… Это Маккорн меня оттолкнул? Меня?!

– Простите, магистрина, – просипел он, поднимаясь и неловко отряхивая одежду. Сюртук и правда был расстёгнут, а рубашка выбилась из брюк, и вид Маккорна весьма неоднозначно намекал, чем он только что занимался. Хорошо хоть я на губах краску не ношу, а то… Да о чём я думаю, вообще?! Он меня оттолкнул!

Я встала и оправила платье, не доверяя себе достаточно, чтобы заговорить. Моя натура требовала врезать по Маккорну каким-нибудь проклятием побольнее, после чего развернуться и уйти. И никогда больше не иметь с ним никаких дел.