Академия Князева

– Николай Васильевич, я тут неподалеку буду.

Из вертолета вылез плотный щекастый мужчина в широкой добротной куртке с капюшоном и зеленой велюровой шляпе. Приветливо улыбаясь, он двинулся к Заблоцкому. Тот, узнав Арсентьева, нерешительно сделал шаг навстречу и тоже изобразил улыбку, но она так и закаменела: сбоку и чуть сзади от него стоял Князев.

– Ругайте меня, Андрей Александрович, режьте на куски, как говорит Райкин, но не мог раньше! – Он тряс Князеву руку, слегка обнимал за плечи. – О, вы похудели, загорели! – (загоришь тут в накомарнике) и все говорил, говорил глуховатой скороговоркой:

– Совсем замотался: три станка получили, два вездехода, а механики ваши в новой технике, простите меня, ни хрена не смыслят, пока освоились, запустили, опробовали… Но что это я разболтался, рассказывайте вы, как работа, как успехи, где эта ваша знаменитая руда, о которой уже все экспедиции говорят? Все, все показывайте!

– Пожалуйста, Николай Васильевич, сюда, – чуть смущаясь, пригласил Князев. Ему сделалось неловко за те невысказанные эпитеты, которыми он недавно награждал начальника экспедиции. – Я приготовил для вас образцы… Теперь вниз, к реке. Я очень ждал вас, мы все ждали.

– А комаров тут у вас, – говорил Арсентьев, снимая шляпу и поднимая капюшон. – Накомарников, репудина хватает? Со снаряжением как? Клипер-ботов, к сожалению, нет, техснаб не дает. Понтон могу выделить, грузоподъемностью три тонны. Дюралевую лодку с мотором? Свою не отдам, а других свободных нет… Ага, вот и лагерь! Вполне, вполне… Вы знаете, лагерь – лицо геолога. Хорошо поставленная палатка – это марка. Покажите мне свой лагерь, и я скажу, как вы работаете. Только кустарничек надо бы вырубить, это не в упрек, вы меня правильно поймите, я ведь отвечаю за технику безопасности, а пожар в тайге – штука страшная… Ну, где же народ, где орлы ваши? Неужели все в маршрутах? Жаль, искренне жаль, хотелось бы их увидеть, поговорить.

Из палатки показался приодевшийся Костюк. Арсентьев шагнул к нему. Костюк бережно пожал протянутую ему руку.

– Наш кулинар, – сказал Князев и повернулся к Заблоцкому. – А это мой помощник.

Арсентьев и Заблоцкому подал руку, ладонь у начальника экспедиции была пухлая, вялая, чуть влажная.

– Как работается, товарищи рудоискатели? – спросил Арсентьев. – Настроение боевое?

– Бодримся,- бойко ответил Костюк.

– Есть ли какие-нибудь претензии? К Андрею Александровичу, к руководству экспедиции?

Заблоцкий и на этот раз промолчал. Костюк посмотрел на Князева, хитренько улыбнулся:

– Если и есть, то только к самому себе.

– Вот и отлично, – сказал Арсентьев. – Займемся делами, Андрей Александрович.

В палатке Князев усадил Арсентьева на ящик от рации, сам сел на нары, разложил образцы руды, карту. Кратко, почти заученно – сколько раз мысленно докладывал об этом во всех инстанциях! – изложил суть. Арсентьев внимательно слушал, потом достал записную книжку.

– Не надо, – сказал Князев, – вот докладная.

Арсентьев усмехнулся:

– Вы действительно меня ждали.

Князев сложил карту, придавил ее образцом.

– Резюме такое, Николай Васильевич. Здесь пахнет полновесным богатым месторождением. Надо искать коренное залегание. Мои доводы убедили вас?

Арсентьев опять усмехнулся, но как-то кривовато, нехотя, словно истертой шутке. Вислые щеки его, румяные от множества склеротических сосудиков, дрогнули.

– Говоря искренне, не берусь судить. Ваш трапповый комплекс пока, во всяком случае для меня, темная материя. А Иван Анисимович нас покидает. Чем там думают в министерстве – непостижимо. В разгар полевого сезона обезглавить геологическую службу экспедиции…

– Скверно, конечно. – Князев внимательно разглядывал свою ладонь, поглаживая свежие мозоли. – Скверно, что он вообще уходит.

– Тем более в разгар полевого сезона, – сердито повторил Арсентьев.

– Это не самое страшное. Начальники партий, старшие геологи свое дело знают. Главный геолог летом – это всего лишь общее руководство, в лучшем случае – контроль. Главный геолог необходим осенью, при защите полевых материалов, необходим при разработке проектов, при их утверждении.

– Возможно, возможно…

– Николай Васильевич, вы так и не ответили на мой вопрос.

Арсентьев взвесил на руке кусок руды, повернул его к свету.

– Никеля, говорите, три-четыре процента?

– Должно быть, не меньше.

– Дайте, пожалуйста, сигарету, – попросил Арсентьев.

– Пожалуйста! Не знал, что вы курите.

– Иногда позволяю себе…

Крошечная палатка сразу наполнилась дымом, притихшая по углам мошка загудела, забилась о брезент.

– Так, – сказал Арсентьев, – три-четыре процента… Это много, фантастически много.

– Вот пробы на химанализ.

– Да, да, конечно. Самым срочным образом.

– Я не иду на попятный, но даже одним процентом, даже половиной мы не можем пренебрегать.

– Андрей Александрович, – спросил вдруг Арсентьев и сразу стал собранней, тверже. – Сколько у вас итээровцев?

– Семеро, – ответил Князев и тоже подобрался. – Четверо в моем отряде, трое у Афонина.

– Семеро, считая вас?

– Да.

– Кто из них самый толковый?

– В каком смысле?