Академия Князева

– Вы, братцы, не с того начали, – сказал Князев. – Давайте сперва о главном!

– Андрей Александрович, разрешите! – Матусевич тянул руку. Князев кивнул. Матусевич встал, одернул куртку. Голос его звенел и прерывался. – Я знал, что вы… что вам тоже… Вы же сами…

Он шагнул к Князеву, умоляюще прижал руки к груди:

– Пошлите меня, Андрей Александрович! Меня и… – он повернулся к Лобанову, тот частыми затяжками докуривал бычок и снизу вверх выразительно глядел на него, – и… Колю, конечно!

Тапочкина подбросило с места.

– А я что, рыжий? – закричал он. – Я эту руду три раза во сне видел, понял? Подумаешь, студент! Я тоже все породы различаю!

Он повернулся к Высотину.

– А ты чего молчишь? Я за тебя распинаться должен?

Высотин, потупившись, сумрачно сказал:

– Я же не такой выскочка, как некоторые… Пошлют – пойду.

– Интере-е-есно! – пропел Тапочкин. – Интересное у тебя настроение! Я думал, ты геолог, а ты, как бухгалтер, рассуждаешь…

– Ну ты, молокосос! – прикрикнул Высотин, но Князев остановил его:

– Не надо, ребята, петушиться. Я понимаю, на восток всем охота. Я сам бы первый пошел. И товарищ Заблоцкий не отказался бы, а?

– Товарищ Заблоцкий еще как не отказался бы, – ответил тот.

– Думаю, среди поисковиков никто не отказался бы. Я так и рассчитывал, что добровольцев искать не придется. А вот с горняками как?

– Сколько надо? – спросил Шляхов.

– Двоих. На мелкие шурфы.

– Это какие же мелкие? До двух с половиной, что ли?

– До двух с половиной – до трех. Как лопатой дотянешься.

Шляхов сложил губы трубочкой, нахмурился.

– На этом заработаешь… Беготня одна. Расценки-то сам знаешь…

– На консервах больше прожрешь, – добавил кто-то из горняков.

Вскочил Матусевич.

– Да что вы, товарищи! Такое положение, а вы торгуетесь! Да я вам из своей зарплаты доплачивать буду!

– Тихо, сядь! – досадливо махнул на него Князев. И Шляхову: – Сергеич, скажи по чести, я вас обижал когда-нибудь?

– Да нет вроде…

– И сейчас не обижу, – твердо сказал Князев. – Сколько имели, столько будете иметь.

– Серьезное дело… Обмозговать надо.

– Обмозговывайте, – сказал Князев, – только сейчас. Утром будем расходиться.

Шляхов поднялся, шагнул к проходчикам. Князев исподлобья наблюдал за ними. Шляхова он знал как облупленного: сейчас тот всех выслушает, потом сам скажет пару слов, наметит кандидатуры – и начнет торг. Без торга нельзя, на то они и сдельщики. Сергеич – бригадир заботливый, горняков своих в обиду не даст, выцыганит все, что можно.

И хотя Князев был почти уверен, что переговоры увенчаются успехом – горняки никогда еще в серьезном деле не подводили, не подведут и сейчас, – он все-таки волновался и не выпускал еловую шишку из рук.

Шляхов через плечо спросил:

– Как переходы оплачивать будете? Тарифом?

– Заготовкой дров для пожогов, – ответил Князев и усмехнулся: все шло так, как он предвидел.

– С подноской? – спросил Шляхов.

– До двухсот метров.

Опять о. чем-то зашептались, заспорили. Шляхов снова обернулся.

– А разбивку валунов как?

– Как обычно, по восьмой категории, – ответил Князев.

– По восьмой никак не сладим. По девятой – еще так-сяк.

– Черт с вами, по девятой.

Шляхов удовлетворенно кивнул, но тут один из горняков растопырил перед его носом пятерню и, шепча ему на ухо, начал загибать пальцы – один, второй, третий. Указательный и большой пальцы остались не загнутыми и маячили перед лицом Шляхова, будто примерялись к его глотке. Шляхов отстранился, сказал вполголоса, но все услышали:

– Ты разуйся, а то пальцев не хватит, – и добавил:

– Жадность фраера губит. – И еще добавил: – Имей совесть.

Горняки расселись на прежние места.

– Ну как, – спросил Князев, – посовещались?

– Вот их, – не сразу ответил Шляхов и указал пальцем.

– Отлично, – сказал Князев, бросил шишку в костер и отряхнул ладони. – С горняками решили. А с геологами… – Он сделал паузу, и все затаили дыхание, Матусевич привстал, Тапочкин закусил губу. Высотин упорно смотрел себе под ноги. У Лобанова окаменело лицо. – …С геологами решим так: Матусевич и Лобанов.

Остаток вечера прошел невесело. Те, кто уходил, собирали вещи, немудрящее барахлишко, где нет ничего лишнего – белье, смена одежды, смена обуви, запасная пара портянок, посуда… Те, кто оставался, молча смотрели на сборы.

Те, кто уходил, мысленно уже ушли. Их звало обширное заболоченное низомежье за Северным Камнем, где карта, судя по всему, не сулила добрых путей, а картам всегда свойственно преуменьшать трудности. Те, кто уходил, понимали это. Понимали, радовались, что выбор пал на них, и опасались, хватит ли сил оправдать доверие. Тайга умеет хранить свои секреты.

Те, кто оставался, молча смотрели на сборы.

К проводам нельзя остаться равнодушным, чей-то отъезд всегда будоражит, к зависти примешивается сожаление, досада на самого себя, что не хватило решимости или недостало возможностей. Где-то в подвале сознания копошится мыслишка: «А, мура все это, дураки уезжают, умные остаются». Дай ей хоть раз хлебнуть ветра, и она задохнется. А прислушаешься, упустишь время – и мыслишка эта вырастет, станет убеждением, ослепит, обкрадет, оглупит…