— Живородящие, — настороженно дернул ушками Рууна. — В помете обычно от одного до трех детей. Такие вещи надо знать, упись.
Мурук смотрел в упор без особого страха, значит, успел навестить гипнолога, или на него повлияло сотрясение мозга?
Спросить напрямую Чичи-жи постеснялся, развел глазные стебельки, демонстрируя нежелание развивать тему.
— Рууна, — юноша немного придвинулся к лежащему, — ты же познакомился с Алёхом до академии, верно?
Пушистик встопорщил усики и кивнул.
— Верно, — протянул он удивленно. — А ты догадлив. Мы давным-давно уже с Алёхом знакомы, с раннего детства…
Теперь настала очередь удивиться Чичи-жи. Таратак подергал усиками и, забыв об осторожности, придвинулся еще ближе. Рууна не испугался, лишь опасливо прижмурил зеленые глазищи.
— Алёх — сын дипломата, — с охотой пояснил он. — Наши дома рядом стояли на улице, забор к забору. Справа дом Алёха, слева — Лауды, дальше — Куку-жа. Выросли — поступили учиться в одно и то же место, чтобы не разлучаться…
Сюрприз. Лауда, Куку-жа и Алёх — с Мурука. Получается, они, как и Рууна, до остановки сердца боятся уписей? Тогда почему обзывается только Рууна?
— Боимся, — подтвердил за всех друзей Алёх — Чичи-жи от шока открытия умудрился озвучить свою мысль вслух. — Но мы — второкурсники, а Рууна новичок. Стерпливается, слюбливается. Подожди, и ты со временем перестанешь от мухомов шарахаться.
Чичи-жи обиженно стрекотнул. Он вовсе не шарахался от мухомов, спасибо гипнозу!
— Не смей называть меня уписем! — юный таратак наставил на мурука дрожащий от возмущения палец. — Ты, ушастое!
Рууна фыркнул и вдруг примирительно протянул лапку, блядь, шиа-ши, руку — жать.
— Заметано, — мурлыкнул. — Не буду. Ты с сегодняшнего дня — тараканище.
Принят в компанию, кажется?
Чичи-жи аккуратно взял небольшую, покрытую по тыльной стороне короткой шелковой шерсткой узкую, изящную кисть инорасника в ковшик ладоней, покачал и отпустил. Вот и сбылась его мечта потрогать мурука. Ничего так, тепло и приятно на ощупь.
Повторить бы…
Дверь палаты с шорохом поехала в сторону, и на пороге появился одетый в голубой комбинезон медицинского работника угольно-черный мухом. На груди у жути красовался бейджик «Звжузжа Узувж, старшая медсестра».
Мухомская ука. Мамуля, обратно в яйцо, срочно!
— У вас совесть есть? — грозно прожужжало страшилище, трепеща выпущенными сквозь специальные прорези сзади на форме перламутровыми прозрачными крыльями. — Больному необходим покой! Визит закончен, прощаемся, господа уважаемые студенты!
Перечить клацающей жвалами старшей медсестре никто не осмелился. Звжузжа Узувж велела на выход. Не обсуждается.
Чичи-жи вслед за Куку-жа и Алёхом пожелал Рууне не скучать, и двинулись в столовку — ибо настало священное для любого студента время приема пищи, сирена завыла, созывая на обед.
В комнате Куку-жа и Чичи-жи, в стоящем посреди стола горшочке с землей, с тихим-тихим, неуловимым для не вооруженного специальными приборами уха треском лопнула набухшая от воды оболочка одного из семян растения опук, и почти сразу за ней — второго, знаменуя начало двух неразумных жизней. Поверие планеты Таратак гласило — если пара посаженных вместе семян опука прорастет одновременно — где-то зарождается чья-то взаимная, очень сильная любовь, оборвать которую способна лишь смерть. Глупые сказки и пережиток темного таратакского прошлого?
«Кажется, я знаю, кому подарю первый распустившийся цветок, — думал уводимый Куку-жа в столовую Чичи-жи, почесывая на ходу под жвалами. — Есть достойный претендент. Да, Ку не ука, гэр, и? Неправильный пол не делает его хуже, глупее и трусливее. Не о том я думаю, шиа-ши, не о том, Великая Праматерь. Мне, по идее, об учебе думать надо, а не о цветках опука».
Увы и ах, юноше думалось сейчас именно о цветках. Учеба никуда не денется, уже поступил, правил академии нарушать не собирается и мозгами не обделен, справится. Красавец Куку-жа — куда волнительнее любой учебы.
Конец