– Ты что,
– Может, мне на тебя глазеть приятнее.
– О, ты такой милый.
Ее темный взгляд пронзил Калеба, и теперь, кажется, это была лишь игра – причем игра, которая девушке порядком надоела. Стоило проявить хоть призрачный интерес – и все насмарку. Она протянула Калебу напитки, и на сей раз он даже не потрудился смешать их. Залпом выпил бурбон, а затем сделал большой глоток пива. В два счета Калеб осушил всю кружку и позволил последним каплям покружиться во рту, прежде чем проглотить их. Этому его мать Джоди научила.
– Еще одну? – попросил он, понимая, что
– Конечно, но, может, все-таки повернешься и немножко посмотришь на девочек? Передышка еще никого не убивала, дорогуша.
– Ладно. По рукам.
На этот раз он позволил девушке поджечь бурбон, прежде чем опустить его в пиво и дать всему напитку вспениться. Все по правилам. Калеба удивляло, что официантка будто бы сама получала какое-то удовольствие, готовя коктейль именно так. Парень щедро отпил, последний глоток осел на языке, ликер вдарил по вкусовым рецепторам. Припечатав о стойку мятую двадцатку, Калеб развернулся и побрел поближе к столикам у самой сцены.
Вспышки стробоскопического света и тускло мигающие неоновые вывески то и дело выхватывали из темноты знойных, мокрых от пота призраков, льнущих к хромированным серебристым шестам, сводящих и раздвигающих бедра, изгибающихся над подмостками арками спектральной плоти. Мрак на миг разорвался от ярко-белого, затем от пары красно-оранжевых вспышек, прежде чем почернеть вновь и скрыть их всех. Невозможно было наверняка подсчитать всех выступающих девушек: свет мерцал так злобно, да и содрогания танцовщиц, спазматические и механические, напоминали движения автоматонов. Но толпа у их ног явно была в восторге. Мальчишки и старики улюлюкали, будто охотники, сбившие в полете желанную дичь.
Но вот стробоскопы погасли, и свет в зале ярко вспыхнул, одномоментно залив все и вся холодной суровой ясностью, от которой у Калеба закружилась голова. Потребовалась минута, чтобы привыкнуть к бледности голых тел, неожиданному простору, боли в мозгу.
Почти сразу Калеб увидел Вилли.
Тот сидел в конце первого ряда, перед ним выстроилась шеренга из шести пустых пивных бутылок. Откинувшись на спинку стула, Вилли смотрел на сцену. Стриптизерша перед ним хулиганила по-всякому, заманчиво потряхивала грудью перед его лицом.
Калеб стоял и смотрел.
Он вытер ледяной пот с горла тыльной стороной ладони.
– Блин, – только и выдавил он.
Танцовщицей оказалась Кандида Селеста. Девушка в чирлидерском кардигане, что некогда владела сердцем одного глупого первокурсника. Ну, то есть,
Из-за отражений в зеркальных стенах казалось, что Кандида с Вилли извивались и двигались в конвульсиях в уйме мест одновременно; она то и дело накидывалась на него всем телом, как будто они занимались любовью или убивали друг друга. Красный свет омыл ее руки, когда Кандида медленно сплела их в виде змеи над головой Вилли-боя, исполняя импровизированный танец живота. Вилли допил свое пиво и вальяжно просунул купюру в переднюю часть стрингов, тесня, надавливая все сильнее, силясь сунуть палец поглубже и добраться до самой нежной части. Девушка улыбнулась и попятилась, забирая подачку.
Вилли и Кандида хорошо играли в эту игру, точно старые друзья, предугадывающие ходы друг друга. Они явно много раз делали это раньше. Калеб даже не подозревал, что Кандида работает стриптизершей, хотя не было никаких причин так не думать. Надо же, было время, когда он месяцами о ней грезил, – и вот она перед ним, почти полностью обнаженная; все то, о чем прежде приходилось лишь догадываться, – на виду. Но почему Вилли никогда про нее не рассказывал?
Калеб заказал еще один «бойлермейкер», на этот раз у барменши, и осушил его, не осознавая, как сильно дрожат внутренности и какими твердыми стали руки. Не так опьянение должно было сказаться на нем, совсем не так. Калеб сел рядом с Вилли. Стройные лодыжки Кандиды Селесты, на которых позвякивали в такт движениям бутафорские цепочки, оказались прямо перед глазами.