Академия не для драконов

Графиня коснулась деревянной панели за спиной, и та отошла от стены – тайный ход. Чародейка неожиданно оказалась рядом.

– Я могу забрать только девочку, – предупредила разведчица.

Этого и добивалась графиня рок Моро. Она кивнула и распахнула перед ними ход. Впереди было темно. Мама толкнула Тривию в спину к проходу.

– Иди.

Дальше воспоминания становились отрывочными, судорожными, как во сне. Тривия видела сквозь тонкую щель в панели людей в темной униформе. Рыжая чародейка тянет ее за руку. Тея делает шаг назад, оступается и падает, не видя, что творится в комнате. Но прекрасно себе представляя, даже лучше, чем хотелось бы. Отчаяние, боль и горе смешиваются с чистой ненавистью, поглощая и заполняя всю сущность маленькой графини…

Когда нечаянное видение рассеялось, Артаис увидел перед собой практически обнаженную девушку – почти точную копию матери, не считая волевых черт отца, его линии носа и подбородка. Теперь же красивое лицо не выражало ничего.

И глаза. Зрачки чернильными пятнами стремительно расползались по радужке, вскоре тьма заполонила их полностью. Не осталось ни зрачков, ни красивого и необычного бирюзового цвета, ни белка – все заполнила маслянистая тьма. Черты лица сильно заострились, скулы впали, подбородок вытянулся, над нижней губой проступил острый ряд зубов. Плащ и сапоги истлели будто бы сами собой. Тея, которая уже была и не Теей вовсе, на это не обратила никакого внимания. С глухим звоном на камень упал красивый мизерекорд. А он все гадал, где она его прячет. Сапог, ну точно.

Однако теперь Кетцера больше занимали жутковатые метаморфозы, происходящие с полуэльфийкой. До этого момента он видел перед собой чародейку. Не помнил до этого чужого воспоминания ни этих губ, ни этих скул, ни глаз цвета морской волны, ни аккуратных ушек, лишь чуть-чуть заостренных по-эльфийски. Ничего. Ни ассоциаций, ни имен, ни фамилий. Все, что он мог бы сказать о ней как человек и специалист, не выходило за рамки экспертной оценки трактирщика – нагла, стервозна, отвратительна, до липких штанишек красива.

Но то, что пряталось за красивой оболочкой, заставляло волосы на затылке шевелиться.

Татуировка в виде разверзнутых черных крыльев на солнечном сплетении – цеховые знаки вырезанного Кетцером культа – вспыхнули. По коже белее мрамора разошлась тонкая вязь рунических знаков. Когда-то они должны были защитить эту девочку от того, что прячется внутри ее. Но знаки обрывались где-то на ребрах, то, что некогда должно было служить защитой, теперь работало как печать пропуска демона в девичье тело. И он рвался наружу.

– Я пойду по земле… – Голос ее теперь мало походил на девичий. Скорее на голос из самой Бездны. Низкий, жуткий, хрипящий, доходивший до самых поджилок. – И мой голод не будет знать границ.

Все раны, что были на Тее до того момента, как демон, влекомый ужасами воспоминаний, пробудился, стерлись. Словно их и не было никогда. Синяк зажил, губа затянулась, даже поврежденное плечо больше не напоминало о себе. Сила волнами отходила от порождения другого мира, столь концентрированная, что – будь тут маг слабее Кетцера хоть на немного, хрупким человеческим сосудам несдобровать.

Амулет-накопитель, который до сих пор каким-то чудом остался на шее девушки, последним сдал оборону – хрустнул и разлетелся на мелкие осколки, следом истлел кожаный шнурок.

Он даже не успел отследить, когда это произошло, но вот уже неестественно длинные пальцы левой руки сомкнулись на горле высшего мага и приподняли его над землей. Длинный нечеловеческий язык облизнул алые от крови девичьи губы.

«Ах ты ж, скотство!» – должен был, непременно должен был подумать Кетцер, видя, как чудовищная лапа стискивает горло, как играючи отрывает от пола его – мальчика, кстати, не робкого десятка, – а чего бояться, когда под твоим весом того и гляди переломится хребет коня.

«Ах ты ж, скотство!» – должен был – обязан! – подумать Кетцер еще раньше, в тот самый миг, когда разум заполнили одновременно и чужие, и собственные воспоминания.

Но подумал иначе.

«Бедная-бедная маленькая девочка», – подумал Кетцер, догадываясь, как иронично и как контрастно с ее мгновение назад бирюзовыми, теперь – цвета полночного мрака глазами смотрятся его – мгновение назад ярко-голубые, теперь – кипенно-белые, едва-едва отливающие янтарем.