В голове слегка шумело — даже не от вина, хотя выпила полкружки, а скорее от осознания, что мы наедине, что наступил решительный момент и надо действовать. Сейчас или никогда.
Ладони вспотели, зачесались, невыносимо захотелось вытереть их о юбку, но под взглядом Хена я это сделать не могла.
Наверное, для начала надо хотя бы подойти поближе. И я решительно направилась к окну. Хен молча, с легким удивлением наблюдал за мной.
Советы Лидайи мельтешили в сознании, сливаясь в бессмысленную мешанину.
«Сядь рядышком. Взгляни на него. Посмотри на его губы, приоткрой рот — он сразу отреагирует, вот увидишь. Еще можно вертеть что-нибудь в пальцах, будто играешь, на уровне груди — он заметит движение, а потом опустит взгляд на грудь — все, полдела сделано».
Когда слушала, эти уловки и ухищрения казались мне откровением. Но сейчас, наедине с Хеном, в ночной тишине, все стало каким-то глупым и ненужным. А на первый план вышло желание выяснить наконец самый важный для меня вопрос. Получить четкий ответ раз и навсегда, чтобы не тешить себя надеждами и не загораться так жарко от ничего не значащих мелочей.
И я, едва добравшись до окна и остановившись напротив Хена, жамкая непослушными пальцами мягкую ткань юбки, бахнула:
— Я тебе не нравлюсь?
Кончики пальцев похолодели, оглушительно заколотилось сердце. Мы смотрели друг на друга, молчание все длилось, хотя на самом деле, наверное, прошло не дольше пары вдохов.
Потом Хен криво усмехнулся.
— С чего такие вопросы?
Усмешка была искусственная, ненатуральная. Я видела, что ему совсем не до смеха, просто пытался свести все к шутке. На лице проступило напряжение.
— Ответь… — потребовала.
Он перестал улыбаться, нахмурился. Глянул в окно — словно ему неудобно было выдерживать мой и срочно требовался предлог отвернуться. Что-то буркнул сквозь зубы. Метнул недобрый взгляд на меня. Отрывисто бросил:
— Не надо, Сатьяна. Ты же ничего обо мне не знаешь.
— Почему не знаю?
Что еще мне нужно о нем знать, кроме имени, возраста, происхождения, его семьи? Или хочет сказать, что его родственники меня не примут? Или что у него есть какая-то тайна? Но даже если так, какое отношение она имеет к моему признанию? Я ведь полюбила его не из-за имени или происхождения. На миг сердце болезненно трепыхнулось: а вдруг невеста? Потом напомнила себе, что невеста невестой, а я официально его жена. И если есть что-то, что я должна знать, сейчас самое время мне это сказать.
Хен поморщился, но пояснять не стал. Вместо этого спросил:
— Зачем тебе это?
— Что «это»?
Мне захотелось отступить. Хен реагировал вообще не так, как я ожидала или могла ожидать. Ладно попытка отшутиться — это можно было предположить. Но странные упреки и эти вопросы… Я не понимала, к чему они.
— Зачем тебе… — он запнулся, на миг отвел глаза. Потом снова полоснул беспощадным недобрым взглядом. — Чего ты хочешь добиться всем этим? — Он неопределенно дернул подбородком. — Зачем ты… — не договорив, отвернулся, уперся руками в подоконник, длинно и судорожно выдохнул. Повесил голову, потом покачал ею. Резко повернулся. — Зачем тебе я? — повторил тоскливо и как будто с некоей беззащитностью, усталым безразличием, когда уже нет сил сражаться и хочется просто сдаться.
— Тебя это так сильно раздражает? — произнесла, почти не слыша, что именно говорю, — сердце пустилось вскачь, оглушительно, от напряжения темнело в глазах.
Хен досадливо мотнул головой. Сказал с силой, будто уговаривая:
— Не надо. Зачем? Почему бы тебе не влюбиться в кого-нибудь другого? Вон их сколько крутится вокруг тебя.
Это было как удар под дых. На глазах выступили слезы, дыхание перехватило. Внутри все судорожно сжалось, скрутило болезненной судорогой, резануло, заныло.
«Почему бы тебе не влюбиться в кого-нибудь другого…» Ледяные слова эхом повторялись в сознании. Вот, значит, что он обо мне думает. Назойливая мелкая липучка со своими чувствами. Хочет, чтобы я оставила его в покое и больше не донимала взглядами и признаниями.
От выступивших слез лицо Хена расплывалось перед глазами. Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться прямо здесь. Изо всех сил стараясь держать спину, повернулась.
Скорее, скорее бежать отсюда. До двери дойти медленно, чтобы снова не выглядеть глупой малолеткой, а там уже можно пуститься со всех ног. И не домой, только не домой. Дождусь окончания праздника где-нибудь на стадионе или на тренировочной площадке, заявлюсь к Лидайе, выскажу все, что думаю о ее дурацких планах и…
Мысль додумать не успела. Хен нагнал меня на полпути, схватил за локоть, рывком развернул. Его грудь вздымалась, глаза метали молнии.
Я вжалась лопатками в жесткую холодную стену. Дверь была рядом, но Хен одной рукой уперся в стену над моей головой, другой преградил мне путь. Я вдруг испугалась, рванулась было, но рука Хена помешала, а в следующий миг он вообще прижал меня к стене, придавил сильным, крепким телом.
— Проклятье, Сатьяна, — проговорил глухим, полным муки голосом. — Не делай такое лицо. Это невозможно…