Академия Трех Сил

Застыла, притиснутая к стене его телом. На глазах еще были слезы, но сердце уже выскакивало из груди. Я ничего не понимала, но было страшно даже дышать, словно в любой момент могло случиться что-то непоправимое. От напряжения потрескивало в воздухе. Отвернувшись, смотрела в пространство, опасаясь говорить и шевелиться. Любые слова или действие могли оказаться ошибкой.

Я почувствовала, как к скуле прижались мягкие губы. Дыхание опалило кожу, на мгновение меня точно в горячую лаву окунули. Вздрогнула, взметнула глаза на Хена. Он поцеловал меня? Мне показалось?..

В его глазах плавало столько разного, что я совсем растерялась. Смутная тяжелая вина, глухое отчаяние, тревога, сожаление — и еще что-то непонятное, тягучее, вызывающее внутреннюю дрожь, какой-то неявный сигнал, заставляющий мое тело реагировать. Синие глаза стали почти черными, и я тонула в них, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

Хен снова глухо и тяжело вздохнул. Взгляд, странно расфокусированный, затуманенный, опустился чуть ниже, Хен резко сглотнул, облизал губы, будто в горле внезапно пересохло. Рывком, словно совсем отчаявшись, прыгая с головой в омут, подался вперед. Горячие губы накрыли мой рот, раздвинули, язык ворвался внутрь — это был рваный, почти насильный поцелуй, хотя я ничуть не сопротивлялась. Едва оторвавшись от моих губ, Хен поцеловал меня снова — еще необузданнее, со звериной дикостью, будто заявляя свои права.

Дрожала в его руках, не понимая, что происходит. Бросало то в холод, то в жар, я не верила собственным ощущениям, не верила, что Хен целует меня, что это на самом деле. Внутри все сжималось от его близости, запаха, от настойчивых движений языка и губ.

Совсем растерявшись, я робко обняла Хена за талию — нет, скорее вцепилась в полы рубашки, то ли пытаясь притянуть ближе, то ли чтобы самой устоять на ногах. Смявшие ткань пальцы коснулись гладкой горячей кожи, Хен судорожно вздохнул и стал целовать меня так яростно и исступленно, что коленки у меня окончательно подкосились. Он будто вымещал на мне злость или, скорее, выплескивал что-то, давно его мучившее; точно сам не мог остановиться, пока не выпустит весь этот бесконечный пыл, не избавится от сжигающего его жара. Его пальцы пробрались в мои волосы, ласкали кожу головы, рождая сотни мелких иголочек. В промежутках между поцелуями я видела его глаза — шальные, пьяные, затопленные чем-то первобытно-темным.

Наконец этот безумный, невозможный водоворот стал стихать. Хен целовал меня спокойнее и вдумчивее, дольше заглядывал в глаза, словно проверяя, все ли в порядке. Зато руки его опустились ниже, оплели меня намертво, даже дышать было трудно. А может, дыхание спирало от нашей невероятной близости — ничего не понимая, я только боялась, что она сейчас прекратится. Что в следующий момент он отстранится от меня, скажет какую-то резкость, прогонит — или сбежит сам.

Но Хен после очередного поцелуя уперся лбом в мой лоб и смотрел в глаза, дышал тяжело, как загнанный зверь, но во взгляд возвращалась разумность. Поднял руку к моему лицу, и пальцы плавно, нежно скользнули по коже, очерчивая линию скул, щеку, челюсть.

— Глупышка Сатьяна, — пробормотал глухо и неразборчиво, слабо улыбнулся.

В глазах тяжелым осадком колыхалась неясная вина. Это настораживало, но я предпочла не заостряться на ней, не хотелось обращать внимание ни на что, что могло бы нарушить момент беспредельного счастья.

Я потупилась, а потом уткнулась носом в рубашку Хена. Вцепилась в нее, будто боялась, что Хен сейчас уйдет. Может, и впрямь боялась.

— Глупышка, — повторил он чужим далеким голосом, но обнял меня, притягивая к себе.

Его сердце под моей ладонью колотилось так же бешено, как мое, и это кружило голову и путало мысли.

Домой мы пошли вместе, рука об руку. Не могла поверить, все поглядывала на Хена, словно он в любую минуту мог растаять, но тот только посматривал в ответ с легкой улыбкой. Мужские крепкие пальцы, переплетенные с моими, вызывали ощущение уверенности.

Поначалу мы оба молчали. Я боялась говорить, страшилась ляпнуть что-нибудь такое, что разрушит едва зародившиеся отношения. Хен заговорил сам: о сессии, о приближающихся праздниках, о смешных случаях с его сокурсниками. Вел себя как всегда, и, если бы не наши сплетенные руки, я бы засомневалась, что между нами что-то было.

Рассказы Хена были веселыми, я хохотала, но внутри продолжала мучиться, не в состоянии вычленить самый главный вопрос. Наши отношения и правда изменились? Можно ли считать, что мы встречаемся? Я ему все-таки нравлюсь? В принципе, недавний поцелуй обнадеживал, но вдруг… вдруг это был мимолетный порыв, нахлынувшее желание, случайное, ничего не значащее? Очень хотелось поговорить наконец начистоту, определить раз и навсегда, кто мы друг другу.

Чем ближе к дому мы подходили, тем неуверенней я делалась. А когда Хен отпустил мою руку, чтобы открыть дверь, вообще почувствовала себя одинокой и брошенной.