Акедия

Глаз преданного унынию непрестанно устремлён на двери, и мысль его мечтает о посетителях. Скрипнула дверь – и он вскакивает: послышался голос – и он выглядывает в окно, не отходит от него, пока не оцепенеет сидя.

Преданный унынию, читая, часто зевает и скоро склоняется ко сну, потирает лицо, вытягивает руки и, отворотив глаза от книги, пристально смотрит на стену, обратившись снова к книге, почитает немного, переворачивая листы, любопытствует видеть концы слов, считает страницы, делает выкладку о числе целых листов, осуждает почерк и украшения; а напоследок, согнув книгу, кладёт под голову и засыпает сном не очень глубоким, потому что уже голод возбуждает его душу и заставляет позаботиться о себе[217].

Другая карикатура того же рода, но на сей раз более приближенная к условиям жизни отшельников, даёт общую картину всех проявлений этого порока. Ранее мы уже приводили отдельные фрагменты, и вот этот пассаж целиком:

Бес уныния, который также называется «полуденным»[218], есть самый тяжёлый из всех. Он приступает к монаху около четвёртого часа и осаждает его вплоть до восьмого часа[219]. Прежде всего этот бес заставляет монаха замечать, будто солнце движется очень медленно или совсем остаётся неподвижным, и день делается словно пятидесятичасовым. Затем бес уныния понуждает монаха постоянно смотреть в окна и выскакивать из кельи, чтобы взглянуть на солнце и узнать, сколько ещё осталось до девяти часов[220], или для того, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого-либо из братии. Ещё этот бес внушает монаху ненависть к избранному месту, роду жизни и ручному труду, a также мысль о том, что иссякла любовь и нет никого, кто мог бы утешить его. А если кто-нибудь в такие дни опечаливает монаха, то и это бес уныния присовокупляет для умножения ненависти.

Далее сей бес подводит монаха к желанию других мест, в которых легко найти всё необходимое ему и где можно заниматься ремеслом менее трудным, но более прибыльным. К этому бес прибавляет, что угождение Господу не зависит от места, говоря, что поклоняться ЕМУ можно повсюду[221].

Присовокупляет к этому воспоминание о родных и прежней жизни; изображает, сколь длительно время жизни сей представляя пред очами труды подвижничества. И, как говорится, он пускается на все уловки, чтобы монах ПОКИНУЛ келью и бежал со своего поприща.

За этим бесом уже не следует сразу другой бес, а поэтому после борения с ним душу охватывает неизречённая радость, и она наслаждается мирным состоянием[222].