Акедия

В конце концов у несчастного одна лишь мысль: поскорее снять с себя монашеские одежды и «бежать с поля брани»[238]

Против души, сокрушённой унынием, которая помышляет покинуть святую стезю сильных сердцем и место своего пребывания…[239]

Никто не станет утверждать, будто подобные помыслы знакомы исключительно отшельникам. И какую проницательность обнаруживает Евагрий, разоблачая тайные сомнения относительно подлинности призвания, относительно выбора определённого образа жизни, будь то монашество, священство или брак! Они проникают тихо и незаметно и подобно тому, как вода точит камень, эти сомнения постепенно подрывают нашу уверенность в самих себе. Обычное коварство уныния. Говоря простым языком, всякое решение содержит в себе клубок истинно благородных и поверхностных, лукавых мотивов.

Но «Бог пишет прямо и непрямыми письменами», именно потому, что Он призывает грешников, а не праведных. С точки зрения веры всякий «выбор» оказывается в конечном итоге благодатным избранничеством. Таинственное «соработничество» человеческой немощи и силы Божией неизбежно ускользает от поспешного неверия; и тогда бес начинает свою игру, убеждая унылого, что в выборе монашеского жития не было ничего человеческого. Мы и сегодня нередко поддаёмся этому коварному лукавству. Какой дар различения требуется здесь, чтобы разобраться в том, что же действительно необходимо, а что тысячу раз – лишь бесовская уловка!

По различным внешним и внутренним причинам унылый не видит для себя никакою выхода из своего печального положения, по крайней мере, пока он не исчерпал все обычные способы развлечений; и по-прежнему он пребывает в унынии. При этом он может легко впасть в состояние глубокой нервной депрессии, симптомы которой Евагрий описывает с удивительной точностью:

Против души, которая по причине инертных помыслов и уныния, которые задержались в ней, ослабела и утомлена; которая изнемогает от горечи, и силы которой иссякли из-за чувства удручённости; которая оказалась на грани отчаяния по причине ярости этого беса, в бешенстве и всхлипывает, как дитя, с горючими слезами, и которой уже не найти облегчения[240].

Последний проблеск сознания – тщетность любой попытки бегства. Abyssus abyssum invocat[241] («Бездна бездну призывает»), бездна внутреннего небытия зовёт к небытию, пустота, вопиющая в пустоте.

Если отчаяние не проходит, оно душит ум, убивает личность[242], и унылый испытывает то, что Евагрий говорит о печали – непосредственной причине уныния:

Все демоны учат душу сластолюбию. Один демон печали не берётся делать это, даже расстраивает помыслы об удовольствиях, уже привзошедших в душу, пресекая в ней и иссушая печалью всякое наслаждение, так как «унылый дух сушит кости»[243]. Нападая умеренно, демон сей делает отшельника благоискусным, потому что убеждает его не терпеть ничего мирского и избегать всякого удовольствия. Когда же нападает с сильным ожесточением, тогда порождает помыслы, которые советуют отшельнику извести душу свою и понуждают его бежать далеко от места. Сие помыслил и потерпел некогда и святой Иов, тревожимый сим демоном, ибо сказал: «Аще бы возможно было, сам бых себе убил, или молил бых иного, дабы ми то сотворил»[244].

Кто бы мог подумать, что поддавшийся в начале просто дурному настроению, кончит столь плачевно? Однако Евагрий это ясно предвидел: во многих случаях самоубийство представляется не чем иным, как последней и отчаянной попыткой избежать чувства внутренней опустошённости. Впрочем, Евагрий решительно отвергает вариант подобного «исхода»[245]. Разумеется, он тоже мог бы под ударом судьбы, потеряв своего отца, возопить стихами псалма: «Выведи из темницы душу мою, чтобы мне славить имя Твоё»[246].