Ах, Париж!

— Это нечестно! — Генриетта швырнула ожерелье на туалетный столик и поднялась с низкого пуфика. Тончайший полупрозрачный пеньюар почти не скрывал совершенные линии ее молодого тела. — Полторы тысячи франков! — бросила она.

— Нет, мадемуазель, — возразил ювелир, разводя руками. — Тогда мне ничего не достанется. А семьсот пятьдесят франков — это справедливо. Вспомните, сколько я помог получить вам на том браслете. Сделка была для меня совершенно невыгодна.

— Ба! — грубо вскричала Генриетта. — Вы богатый человек, месье Фабиан. Вы составили себе состояние, получая огромные прибыли и давая жалкие крохи тем, кто помогает вам делать деньги. Лорд Харткорт богат, а в Париже очень много хороших ювелиров, которые будут безумно счастливы отыскать для меня более красивое ожерелье и на более выгодных условиях.

Месье Фабиан, маленький седой человечек, бросил на Генриетту Дюпре хитрый взгляд. Он давно привык иметь дела с дамами полусвета, и никто лучше его не знал, как они становились жадны, когда дело касалось комиссионных.

Внезапно он решил, что сыт по горло вечными спорами, сопровождавшими каждую сделку. Лучше продавать что-то менее изящное какому-нибудь аристократу. Герцогиня Мальборо, например, только вчера без всяких вопросов о цене купила бриллиантовое кольцо. Конечно, она американка, в то время как мадемуазель Дюпре, без сомнения, просто базарная торговка, и об этом не следует забывать.

— Хорошо, — сказал он. — Тысяча франков. Мадемуазель, больше я дать не могу. Если милорд снизит цену, тогда, как мадемуазель понимает, ее комиссионные снизятся. Даже ювелиру надо на что-то жить.

— С вашей стороны было бы крайне неумно, месье, ссориться со мной, — с угрозой в голосе проговорила Генриетта. — Мне известно, что месье Люсе с большим интересом отнесся бы к тому, чтобы заполучить моего покупателя.

Месье Фабиан улыбнулся. Он взял ожерелье и начал укладывать его на бархатной подушечке в кожаной коробке.

— Месье Люсе мой кузен, мадемуазель. У него так же были трудности с комиссионными для его избранных покупателей. Поэтому мы пришли к небольшому соглашению. Комиссионные, которые выплачиваю я или любой из моих родственников, будут везде одинаковыми.

В качестве ругательства Генриетта воспользовалась выражением, которое считалось обычным на глухих грязных улочках, где она выросла.

— Ну ладно, месье, ваша взяла, — ответила она. — Оставьте ожерелье. Посмотрим, что его светлость думает об этом.

— Мадемуазель очень добра, — сказал месье Фабиан. — Не сомневаюсь, когда его светлость увидит, как оно подходит к вашей изумительной коже, о которой говорит весь Париж, он немедленно пришлет мне чек. До свидания, мадемуазель. Всегда к вашим услугам.

Он поклонился и попятился из комнаты. Лицо Генриетты исказилось от гнева, и она поддала ногой валявшуюся на полу шелковую диванную подушку.

— Свинья! Подонок! Отъелся за счет других! — ворчала она, но внезапно ее взгляд упал на открытую коробку с ожерельем, и она улыбнулась.

Когда лорд Харткорт приехал, он обнаружил свою любовницу лежащей на застеленной атласным покрывалом кровати. На красавице не было ничего, за исключением восхитительного изумрудного ожерелья, оттенявшего молочную белизну ее кожи…

Прошло довольно много времени, прежде чем они заговорили об украшении.

— Что это за игрушка? — спросил лорд Харткорт, дотрагиваясь пальцем до крупного изумруда. В другой руке он держал бокал шампанского.

— Тебе нравится? — поинтересовалась Генриетта. Обычно ее вопросы сопровождались призывными взглядами из-под густых длинных ресниц.

— Ты пристрастилась к изумрудам? — спросил лорд Харткорт. — Готов признать, тебе они очень идут.

— Мне они нравятся, — ответила Генриетта. Внезапно она опустила глаза, так что тень от ресниц упала на щеки, и пробормотала: — Однако я не могу позволить себе купить их.

— Они дорогие, — сухо прокомментировал лорд Харткорт.

— Но это, конечно, выгодное приобретение, — поспешно проговорила Генриетта. — Считают, что они принадлежали Марии-Антуанетте и были подарены ей ее любовником из Швеции. Дар любви, мой милый. — Она откинулась на подушки, губы приблизились к лорду Харткорту, экзотический аромат, исходивший от ее надушенного тела, казалось, окутывал его.

Он дотронулся до стройной шейки.

— Но очень дорогой дар, Генриетта, — заметил он.

Она надула губки и отодвинулась от него.

— Ты хочешь сказать, что я не стою его? — спросила она. — Я тебе надоела? Другие мужчины, такие же богатые и влиятельные, почему-то… — Она замолчала.

— Ну, дальше, — начал настаивать лорд Харткорт, — почему-то что?..

— Почему-то они не заставляют мое сердечко биться быстрее, — закончила Генриетта.