Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

А колесо имеет свойство катиться, вот он и покатился вниз так стремительно, что и опомниться не успел, как — плюх! — и очутился снова в болоте. Это было очень смешно. Он так хохотал над собой, чуть не захлебнулся!

А колесо соскочило. Долго искал он его в воде, потом прилаживал покрепче. Одним клювом он этого ни за что не сделал бы, очень правильно, что придумал руку вырастить.

И всё — таки возился он долго: у него ещё не было благородной привычки к труду.

В конце концов, колесо стало на место и держалось крепче прежнего.

Очень довольный собой, он опять полез в гору с бравым криком: "Ну-ка, начнём всё сначала!"

Кузнец

А  там наверху, между соснами, среди старой желтой хвои поднимался цветок. На прямом мохнатом светло-зелёном стебле — лиловая голова.

А дальше их было так много, что вся поляна между сосен казалась лиловой.

— Ура! — закричал птенец и побежал к ним.

И тут он увидел старика, который сидел на пеньке и рисовал эти цветы. И захотелось птенцу познакомиться с ним.

Он обошёл старика кругом, стал перед ним, и почему — то сразу понял: пожилому человеку нельзя просто помахать рукой и крикнуть: "Привет". Поэтому он просто протянул руку и вежливо сказал:

— Здравствуй! Ты кто? Художник?

— Нет, кузнец. А ты кто? — удивился старик. Так удивился, что у него кисть выпала, и красивое лиловое пятно появилось на брюках.

— Я — птица.

— Да ну? Не может быть! А как тебя зовут?

— У меня ещё нет имени, — застеснялся птенец.

— Ах, ты, мой милый!

Птенцу это обращение очень понравилось. Он понял, что этому человеку можно довериться. И они пожали друг другу руки, птенец старику крепко, а старик ему очень осторожно.

Потом старик вытер краску на брюках и сказал:

— Совсем неважно, как тебя зовут...

— А что важно? — перебил его птенец. Он был еще мал, и терпение у него было маленькое, а старик так неторопливо говорил.

— Важно, чтоб имя было честное.

— Понял. Назови меня честным именем, а?

— Сначала дают имя, а потом уже каждый сам себе честное зарабатывает.

Всё-всё запоминал птенец, потому что у него в одно ухо влетало, а другого уха, чтоб вылетать, не было.

— Ну, ты назови как-нибудь меня. Ладно?

— Надо к тебе приглядеться. Имя должно подходить к облику. Подумаю...

Птенец не мешал старику думать. Он ждал и тем временем учился бегать.

А старик свои делом занимался, краски смешивал, потом клал мазки на картину, что-то ему крепко не нравилось...

Наконец, он вздохнул и стал собираться домой:

— Пойдём-ка, — пригласил его с собой.

— Ещё не присмотрелся? — огорчился птенец.

И они шли, шли, шли и пришли в лесную деревню.

— Вот там баба Дуня живет, подальше баба Кланя, а тут, с краю — я. А остальные дома заколочены, поразъехались люди, кто на Центральную усадьбу, кто в город, — сказал старик.

Потом он варил кашу, угощал птенца и кашей, и рубленным крутым яичком. Ничего — есть можно.

А потом старик копал огород. Он крепко нажимал на край лопаты, она глубоко врезалась в землю, потом старик крякал и отворачивал большой ком земли. Земля была рыхлая, чёрная, влажная и пахла свежестью, дождём.

— Радостью пахнет, — сказал старик.

Это была весёлая работа.

Потом, когда стало темнеть, они опять пошли в дом.

Старик зажег свет, вытащил из шкафа бутылку, налил полстакана прозрачной жидкости, достал хлеба, солёный огурчик. Выпил, крякнул, совсем так же как тогда, когда землю копал, и сказал, откусив огурец:

— Всё! Есть тебе имя, присмотрелся я.

— Правда? — пискнул взволнованный птенец.

— А имя какое! — похвастался старик. — Ты — Парамон!

— Прекрасное имя! — обрадовался птенец и вдруг почувствовал себя Парамоном.

Грудь у него расправилась, выгнулась дугой, ноги окрепли, он стал выше и даже повзрослел.

— Парамон! — повторил он. И у него появилось чувство собственного достоинства.

А старик ел огурец с хлебом, смотрел на него и улыбался.

— Ну, я пойду, — сказал Парамон.

— Куда ты, на ночь глядя? Ночуй, — заволновался старик.

— Спасибо. Неудобно злоупотреблять знакомством, — с достоинством ответил не птенец, а уже Парамон. И откуда только что взялось!

— Ладно, — помрачнел старик. Видно, не хотелось ему расставаться. — Заходи при случае. Может, надо чего будет.

И когда уже Парамон протискивался в приоткрытую дверь, крикнул вдогонку:

— Да не протягивай руку первому встречному: беды не оберешься!..

Парамон, не оборачиваясь, высоко поднял руку, помахал: "До свидания! До свидания!" — и вышел на крыльцо.

Колодец

Ночь была такая темная, что Парамону захотелось вернуться. Он даже постоял на крыльце в нерешительности. Но постепенно глаза его привыкли, и он увидел дорожку, увидел забор, увидел деревья.

Перед крыльцом стояла вишня, она цвела и словно светилась серебряным светом.

— Я — Парамон! — крикнул он вишне.

А потом он увидел звездное небо. А так как он видел его первый раз в жизни, то долго стоял, подняв голову, и смотрел — не мог насмотреться.

— Я — Парамон! — крикнул он звездам, спрыгнул с одной ступеньки, спрыгнул с другой ступеньки и побежал к калитке.

На деревенской улице было пусто и тихо. Спала баба Дуня, спала баба Кланя, и старик спать улегся. А больше тут никто и не жил.