Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

Мужчина должен

Через чистое стекло окна Парамон увидел старика-кузнеца. Он лежал на постели, худой, изможденный... Скулы обтянуты, нос заострился!..

У Парамона сердце замерло: неужели он опоздал и дед умер?

Форточка была открыта, Парамон подпрыгнул, ухватился за раму и перевалился внутрь больничной палаты.

Луна хорошо освещала ее, и Парамон увидел, что здесь лежит только старик-кузнец. Он в отчаянии спрыгнул на его кровать.

Старик зашевелился, застонал, охнул и слабо попросил: ”Пить!”

Никто не пришел, никто его не слышал. Но Парамон был только рад этому — ему не помешают!

Он поднял с тумбочки кружку с водой, расплескивая, потащил ее к лицу деда, приложил к губам...

Дед глотнул, захлебнулся, закашлялся... Потом медленно поднял худую руку, крепко обхватил кружку, наклонил ее и напился...

И хотя Парамон помогал, трудно далось старику это усилие, он опять заохал.

Парамон потеребил его за небритую щеку:

— Дед! Здравствуй! Это я!

— Ох, Парамошечка! Ты мне снишься?

Парамон засмеялся, Луна засмеялась, а потом и дед, поверив, что Парамон вернулся, засмеялся тоже.

А когда человек смеется, значит, он уже готов выздоравливать.

Парамон вскочил на широкую тумбочку. Сердце подсказало ему, что надо сделать сейчас.

Он топнул ногой, топнул другой...

Луна словно на балалайке заиграла, а Парамон плясал, да всё с прибаутками, да и на колесе вертелся юлой, да и ручкой помахивал:

“... Я плясать-то не хотел,
Да пришлося выходить:
Гармонист хороший парень,
Как ему не угодить!..”

Старик-кузнец смеялся — уж больно хорошо дроби Парамон рассыпал! Так постукивал по тумбочке, будто в сапожках был...

“... Эх, раз, по два раз!
Расподмахивать горазд,
Кабы чарочка винца,
Два стаканчика пивца,
На закуску пирожка,
Для потешки песенка!”..

Дед смеялся, радовался, в ладоши прихлопывал...

А Луна на балалайке наяривала...

А Парамон старался и так плясал, что, казалось, он никогда и не устанет, и какие только он коленца не придумывал, не откалывал!..

Старик-кузнец сел на постели, глубоко вздохнул, еще раз вздохнул...

Нигде не болело. И дышалось легко, как в юности!..

— Ну что ж, — сказал кузнец, — вылечил ты меня, Парамошечка!

— Ну, а вылечил — так домой пойдем! — предложил Парамон.

Кузнец согласился и открыл окно.

Он влез на подоконник, потом спрыгнул на землю, действительно, легко, как молодой.

И они, взявшись за руки, не торопясь, зашагали домой, а Луна им охотно освещала путь.

Радостно было оказаться снова в знакомой горнице, увидеть, как дед разжигает огонь в печи, чтоб поставить вариться кашу и щи.

Радостно было выглянуть в окно и поздороваться с Шариком, который таким веселым лаем разразился, что, казалось, его даже на Центральной усадьбе услышат!..

Баба Дуня прибежала, на радостях всего старика слезами залила:

— Слава богу! Вернулся! Живой! Сей момент молочко притащу!..

— Меня Парамон вылечил, — сказал кузнец.

Только тут и заметила его баба Дуня:

— Милый Парамошечка, благодарствую! — и она руку ему нежно пожала.

Потом Парамон свой портрет рассматривал. Старик после завтрака краски достал, в портрет, уже с натуры, последние штрихи внес:

— Нравится тебе? — спросил.

— А почему я тут такой симпатичный? — спросил Парамон. — Разве я такой?

— Ты еще симпатичнее! — горячо сказал кузнец. — У меня таланта не хватило изобразить тебя, какой ты на самом деле!

Парамон был польщен, но решил, что дед скромничает, как и полагается истинному художнику.

За окном рассвело, и Парамон увидел, что каждая веточка на кустах, каждая травинка были белыми и сверкали.

— Что это, дед?

— Иней... Заморозки начались. Что ж ты хочешь? Зима на носу...

Парамон забеспокоился:

— Дед, да ведь мне в теплые края надо! Нельзя, чтоб зима меня здесь застала!

— А, может, перезимуем вместе? — старик робко спросил.

— Нельзя, дед! Ты жди меня, я вернусь!

— Буду ждать! Вернешься — расскажешь, что на белом свете происходит...

— Ты только не умирай, ладно?!

— Так и быть, не умру!

— Дай честное слово!

— Честное слово, не умру!

— Вот и ладненько! — сказал Парамон.

Он сбегал к баньке, одуванчику Ванюше сказал “до свиданья!”, разбудил Сову Матвеевну, попрощался тоже...

К старику-кузнецу вернулся:

— Проводишь меня?

Утро было всё в инее, ясное, сияющее... Небо, как синий платок, накинутое на серебряный лес, на золотое поле, казалось таким близким, так радовало душу и смягчало горечь разлуки...

Старик-кузнец, Шарик и Парамон бодро дошагали до опушки.

— Ну, до свиданья! — Парамон прыгнул в руки деда.

Они долго обнимались и целовались и все не могли расстаться.

— Смотри за дедом! — приказал Парамон Шарику.

— Гавс! — ответил Шарик, что значило “обещаю!”

Парамон еще раз обнял деда, погладил его колючую щёку и спрыгнул на дорогу:

— До свиданья!

— До встречи, внучек!

Старик-кузнец стоял у края леса и смотрел вслед.

Парамон шагал по белой от инея дороге.

От ног деда до самой горочки на белом инее чётко отпечатались его следы...