Ахэрээну (СИ)

— Ты прости, я тут места себе не нахожу — под замком и то спокойнее было. Но я не должен так с тобой говорить.

Осторожно коснулся ее запястья, словно стрекозу снимал с листа осоки; от воды пальцы у него были холодными, Нээле вздрогнула.

— Будто ты меня опасаешься, — отметил он с грустным недоумением.

— Нет, не то, — запнулась, не зная, как объяснить. — Тебе я доверяю больше, чем кому бы то ни было из людей.

И как не доверять, после его возвращения в город ради ее спасения, той безумной зимней скачки, той ночи в святилище, когда не знали, будут ли живы к утру.

— Я… — знаю, что изменился, — сказал он. — Порой кажется, что на мне проклятье какое-то. Должен был умереть много раз, но всегда умирали другие. Чем больше грозит мне опасность, тем больше жертв… как будто иначе меня никак не спасти. Рад бы прервать эту цепочку, но не могу. Не своими же руками это делать.

— Ты можешь обрести покой здесь…

Лиани коротко рассмеялся.

— По всей округе рассказывают о вещей деве, которую благословили Небеса, и она помогла спасти монастырь. Знаешь, я… думал — как же люди любят придумывать сказки. Если уж силы целого монастыря недостаточно, что может девушка? А потом посмотрел на тебя… Но лучше не испытывать, чья судьба сильнее — моя или твоя.

— Ты правда хочешь уйти?

— Придется… — ответил он хмуро, и посмотрел на нее прямо и коротко, так, что у девушки сердце зашлось. Мокрая прядка прилипла к его щеке и напомнила шрам, захотелось немедленно ее убрать, но дотронуться казалось невозможным.

…Сколько еще дней у них в этих стенах? На сей раз он не уйдет просто так, он спросит. И придется давать ответ, а как это сделать, когда и сама не знает, в чем ее судьба? Если бы речь шла только о людях… Но Небеса правда обязали ее к чему-то, или можно оставить все и зажить обычной жизнью, обрести счастье?

Сейчас она не сможет ответить — даже если ответа немедленно не потребуется, трудно будет не подгонять саму себя, не искать знаки… не ошибиться.

«Я хотела обрести почву под ногами — и не хотела терять себя. Но скоро поняла, что себя мне не сохранить, да и что я — облачко, ветер дунул, оно развеялось. Но я все-таки и человек тоже, и мне нужна была опора. Я на многое стала готова ради нее, только она все ускользала и ускользала, пока уже и веры в нее не осталось. А потом… стало казаться, что вот оно, мое назначение…»

Но сказала она другое:

— Я все это время не знала, что со мной будет. Могла только ждать… и ждать. Стоило подумать — вот наконец все уладилось, и меня тут же срывало с места. И ничего нельзя было сделать. Только верить… Порой мне казалось — куда легче было пережить ту ночь в холмах. Там я хотя бы сама бежала куда-то…

Больше ничего не понадобилось — осознала вдруг, что он понимает, и ничего не спросит. А жаль. В этот миг она бы не сомневалась.

Неизвестно, может, она и сама что-нибудь сказала или спросила еще, но Небеса отвлекли — по двору к молодым людям направлялся долгожданный монах. Очень злой монах, в котором даже странно было узнать брата Унно.

Нээле заулыбалась было, но улыбка разбилась, натолкнувшись на свинцовую хмарь его лица.

— Доброе… утро, — запнулась девушка. — То есть день уже…

Лиани непочтительным кивком ограничился, на приветствия времени тратить не стал:

— Пояс уничтожили?

— Нет… пригодится еще, — сказал монах с явной неохотой. Странно, словно подменили его — не этот ли человек нес страшную вещь, как самое дорогое сокровище, да еще и с нежитью чуть ли не в удовольствие беседовал?

— Всегда казалось недостойному, что Небеса любят посмеяться, — сказал он угрюмо, — а вот, похоже, и вправду так.

— Что решили-то? — спросил Лиани.

— А, — брат Унно лишь отмахнулся, и вознамерился было двинуться дальше, но юноша поймал его за руку; Нээле не успела даже понять, как это вышло, а потом мороз побежал по коже — нельзя так со святыми людьми!

— Ты исполнил обет, что же, решил остаться? — спросил Лиани почти беззвучно — девушка, стоявшая в двух шагах, еле расслышала.

— Придется пока, — буркнул тот. — А ты… не соглашайся, когда тебя призовет отец-настоятель и начнет убеждать.

— На что?

— Ни на что! И пусти, одичал вконец, — извернув кисть, брат Унно освободился и зашагал дальше. Непривычной была его походка, и со спины он выглядел странно — голова опущена, плечи как будто сжаты, а шаг слишком широкий, будто спасался или, напротив, был в гневе. Монах? В гневе? Невозможно.

— Что это с ним? — растерянно спросила девушка.

— Я, кажется, понимаю… И, может быть, для меня эта новость будет хорошей, — добавил Лиани вполголоса; Нээле ощутила с грустью, что все, не с ней он уже, а мысленно беседует с настоятелем. Не у нее одной есть путь, другим недоступный.

**

Один из маленьких племянников господина Айю как-то назвал его «кошка-гром»; сравнение посмешило и запомнилось. Особый такой гром, который раскатывается мягко, не пугая, лишь предвещая скорую непогоду. Детям говорили, что это на небе играет клубком пушистая туча-кошка.

Сейчас показалось, что услышал такой, хотя небо было ясным; вероятно, в ушах шумела кровь.