Имя Кнута Гамсуна тут подчёркнуто. После того, как роман норвежского писателя «Голод» был в 1892 году издан на русском, популярность Гамсуна в России скоро стала конкурировать со славой его соотечественника Генриха Ибсена, чьи пьесы на рубеже веков входили в репертуар всех прославленных театров Петербурга и Москвы. Однако если Ибсен с его грандиозными социально-философскими притчами являлся властителем дум, то Гамсун, обращавшийся прежде всего к молодёжи, стал учителем жизни, точнее – «жизнетворчества». В 1901 году вышел роман «Пан», в 1904 году – «Виктория», и несколько дореволюционных русских поколений интеллигенции прошли в юности через своеобразную игру в гамсуновских героев. Юноши подражали лейтенанту Глану и Юханессу, девушки – Эдварде и Виктории. Это было время, когда гимназист или студент, увидев симпатичную особу, начинал знакомство с вопроса: «Вы любите “Пана”?» – и услышав неизбежное «да», продолжал боевые действия по начертанному Гамсуном сценарию. Ахматова отдала дань этой моде вполне. Своенравные героини Гамсуна, затевавшие со своими возлюбленными изощрённую «любовную войну», пришлись ей по душе, все их приёмы и жесты она запомнила и усвоила, только вот воевать пока было не с кем. Тюльпановой (тоже начитавшейся Гамсуна) повезло больше: Дмитрий Гумилёв был увлечён не на шутку, и та могла практически совершенствовать новейшее искусство сердечного «мучительства», регулярно встречаясь с поклонником на катке. Дмитрий, сохраняя приличия, являлся туда с младшим братом, Тюльпанова – с Ахматовой. Затем Дмитрий увлекал Тюльпанову, а Ахматова доставалась Николаю, который оказался чрезвычайно учёным. Кружась с Ахматовой на коньках, он вместо обычной в таких случаях болтовни постоянно цитировал по-русски и по-французски какие-то стихи, а провожая подруг, в отличие от брата, налегавшего на комплименты и анекдоты, заговорил вдруг о древнем пророке Заратустре, заповеди которого, судя по всему, неплохо изучил. Был он некрасив, обаятелен, изящен, держался прямо. Толку от него не было никакого: он был влюблён в гимназистку Марианну Полякову.
Между тем заветный день 28 марта 1904 года, напророченный крымской цыганкой, которые, как известно, не ошибаются никогда, приближался:
И вот уже минули медленные и снежные страстные дни, уже святили у царскосельских храмов куличи, пасхи и расписные праздничные яйца в корзинах с рушниками, но, к неописуемому удивлению Ахматовой, ни дерзкий охотник и путешественник Глан, ни, на худой конец, печальный, влюблённый и гениальный поэт Юханнес не возник около неё и близко – только Тюльпанова, забежав перед всенощной, сообщила, что окончательно укрощённый Дмитрий зовет её на бал, который устраивают у себя Гумилёвы. Приглашение распространялось и на подругу, так что верной Ахматовой в очередной раз выпадала почтенная роль дуэньи. Делать было нечего, хотя скрывалось в этом что-то обидное и несправедливое, и Ахматова, безнадёжно опаздывая, как обычно, к пасхальной службе (домашние без особого почтения относились к православному обиходу) даже не замечала, погрузившись в горестные размышления, как прямо к ней навстречу, сквозь весенний мороз и пургу, уже несётся, нарастая в вышине, первый воскресный благовест колоколов собора Св. Екатерины: