Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы

Чтó тут разъяснять? И Ахматовой после её первого Севастополя уже не страшны были никакие духовные соблазны и сомнения, которые, конечно, не минули её. Жизнь сложится бурно – не хуже, чем у тётки Ефросиньи и её балаклавских мореходов. И, точно так, как и им, Ахматовой и в голову не придёт никогда усомниться в святости и правоте небесного лика Церкви, как бы он ни был искажён земным существованием.

Впрочем, и земное бытие православия здесь, в Севастополе, виделось несколько иным, чем на «теплохладном» столичном севере. От Екатерининской улицы до Артиллерийской слободки путь был неблизким. Через Мичманский бульвар и Нахимовский проспект тётя Фрося вела свою маленькую спутницу на утреннюю Корниловскую набережную над Артиллерийской бухтой, затем по ней – до Базарной площади, на которую и выходила Артиллерийская улица. За это время тётка могла, как водится, рассказать много разных поучительных святых историй, происшедших в давние времена на этих берегах.

А истории эти были любопытные!

Сюда, в древний Херсонес Таврический, был в начале второго тысячелетия за непокорность сослан императором Траяном четвёртый папа римский Климент, любимый ученик апостола Петра. В каторжных работах, в каменоломнях, в цепях, папа Климент не угашал духа: он неутомимо проповедовал учение Христа и, по слухам, обращал ежедневно в христианскую веру множество неофитов, стекавшихся теперь к лачугам херсонесских рудокопов со всей Тавриды. На местах языческих капищ по велению каторжного папы стали воздвигаться храмы. Тогда взбешённый Траян, которому донесли о непорядках в северных провинциях, приказал привязать Климента к корабельному якорю и бросить в Херсонесскую бухту. А наутро на глазах скорбных учеников Климента Гостеприимное море, Πόντος Εὔξενος, отступило от берега на три стадии, открывая доступ к покоящимся на дне святым мощам, которые были с великими почестями вынесены на берег и сокрыты в укромной раке от свирепых римских центурионов.

Κύριε, ἐλέησον!

Добрый священник Василий, знаменитый и прославленный словом и чудесами в III в. по Р. Х., подвизался, согласно преданию, в пустынных херсонесских скалах и был за свою праведность рукоположен в епископы города. Но и тогда он не оставил свою пещеру, принимая там учеников и неофитов, просвещая и исцеляя страждущих. Не делал Василий Добрый никакой разницы между православными и язычниками, кроткими и злыми, помогая всем, без разбора, и когда прибежал к нему жестокий городской голова, πρωτεύων, единственный сын которого скончался на днях, – ни слова не говоря, пошел с протевóном в склеп, окропил тело святой водой, вознес молитву – и мальчик воскрес. А уже на следующий день городская языческая чернь, возмущённая отступничеством своего вожака, вломилась в пещеру Василия Доброго, била и ругалась над ним, затянула петлю на ногах мученика, волокла его по прибрежным осколкам и мостовым камням до рыночной площади и здесь, у высокого каменного столба, убила, бросив тело на съедение псам. Но запугать херсонесских епископов таврическим язычникам было не так-то легко: один из преемников св. Василия, св. Капитон, посрамляя малодушных и отступников, бестрепетно, с молитвой на устах вошёл в горящую печь, – и вышел невредимым.

Κύριε, ἐλέησον!

А в последнюю четверть тысячелетия, когда Свет Христов воссиял уже по всей Ойкумене, в 891 году греческие моряки, терпя крушение у мыса Фиолент, увидели на плоском камне в десяти саженях от берега грозного Георгия Победоносца, возликовали, бросились вплавь к камню святого, выбрались невидимыми и припали к его ногам. Одним мановением утихомирил Георгий послушные волны и указал морякам на прибрежную черту, повелев основать там монастырь, молиться и ждать. И, воздвигнув на Фиоленте Свято-Георгиевский монастырь, эллинские монахи и моряки сто лет покорно молились там, и ждали, ждали, ждали – вплоть до дня, когда, сияющие в сумасшедших золотых сполохах падающего в море солнца, показались на херсонесском берегу железные варяжские дружины сумасбродного киевского князя Владимира…

Κύριε, ἐλέησον!

Вернувшись на Екатерининскую из греческого храма на Слободке, ещё окутанная благоуханием ладана, замёрзшая и счастливая Ахматова бросалась к бабушке Ирине, и они вместе листали Четьи-Минеи, отыскивая жития святых, прославивших землю будущего русского Севастополя. А оказавшись на следующий год в Херсонесе, Ахматова будет бесконечно бродить по площадям и набережным мёртвого города, отыскивая среди античных руин знакомые ей по святцам места, где так высоко прозвучала когда-то христианская проповедь:

…Я искала тот столб высокий,
Что стоял когда-то у стен Херсонеса
И до которого херсониды
Дотащили святого и там убили.
………
Про всё это написано в святцах,
Показать могу – сама читала,
Как мне прабабка моя сказала…[120]

V