Ахматова, то есть Россия

Чухлома – город в центральной России, вокруг которого существовало особенно много лагерей, а таинственные «стопятницы» попали в «Поэму» благодаря Надежде Мандельштам. Она когда – то рассказала Ахматовой, что переписку разрешено было вести ссыльным, только начиная со сто пятого километра от режимных городов. В этой полосе жило особенно много ссыльных и лагерников. Местные называли их «стоверстниками», а женщин − «стопятницами». Надежда Мандельштам как раз была «стопятницей», когда жила с Осипом в Калинине, примерно в 105 км от Москвы, а после его ареста и смерти в лагере – в Струмине, где работала прядильщицей. Через Струмин проходил маршрут тюремного транспорта с заключенными. Надежда ежедневно ходила на станцию в безумной, как она позднее скажет, надежде увидеть однажды в щели товарного вагона лицо Осипа Мандельштама, замученного поэта.

В третьей части, то есть в «Эпилоге», снова выступает, как пишет Ахматова, ее двойник. И если в первой части двойником служила «петербургская кукла, акторка», а также сама поэтесса времен ее молодости, украшенная « ожерельем черных агатов», а во второй – двойник не появляется, то в третьей части поэмы – это некто «в самом сердце тайги». «Там я такая, – напишет Ахматова в "Прозе для поэмы", – какой была после "Реквиема" и четырнадцати лет жизни под запретом ("My future is my past"), на пороге старости, которая вовсе не обещала быть покойной и победоносно сдержала свое обещание. И вокруг был уже не "старый город Питер" – а после – ежовский и предвоенный Ленинград – город, вероятно, еще никем не описанный…». В «Поэме без героя» Ахматова увидела и описала саму себя, свое душевное состояние, свои видения и сны.

А за проволокой колючей,
В самом сердце тайги дремучей —
Я не знаю, который год —

Ставший горстью лагерной пыли,

Ставший сказкой из страшной были,
Мой двойник на допрос идет.

(…)

И открылась мне та дорога,

По которой ушло так много,
По которой сына везли,

И был долог путь погребальный

Средь торжественной и хрустальной
Тишины Сибирской Земли.

…… … … … … … … … … … … … … . . . . . . . . . …

От того, что сделалась прахом,

Обуянная смертным страхом
И отмщения зная срок,

Опустивши глаза сухие

И ломая руки, Россия
Предо мною шла на восток.

«Птицы смерти в зените стоят. Кто идёт выручать Ленинград?»

Нет на земле силы, которая может погубить меня, пока я не допью Чашу, пока не придет моя Последняя Беда: ни обстрелы, ни голод, ни трехкратный разрыв сердца, ни черный тифозный барак, ни повторные торжества гражданской смерти (…)

Анна Ахматова «ЭНУМА ЭЛИШ»

Через полгода после того, как в Фонтанный дом прибыла пророческая и зловещая «Поэма без героя», Германия без объявления войны напала на Россию, а Ленинграду предстояло пережить длившуюся почти девятьсот дней блокаду – с сентября 1941 до января 1944 года. Осада города немецкими войсками привела к гибели от голода, истощения и болезней около 750 тысяч его жителей.

22 июня 1941 года ленинградцев приветствовало свежее, летнее, воскресное утро. Они поэтому отдыхали за городом: на дачах, берегах рек или в лесу. И внезапно в прекрасный спокойный полдень по радио раздались слова наркома иностранных дел Вячеслава Молотова: «Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких –либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну».