Ахматова в моем зеркале

26 декабря 1921 г.

Оба поднялись одновременно, не обменявшись ни словом, ни взглядом. Я не последовала за ними.

Это было их последнее совместное путешествие. Они ехали в Бежецк повидать шестилетнего сына. До шестнадцати лет Лев рос с матерью Гумилева. Это было одно из решений, ставших роковым в жизни обоих.

Судьбе было угодно, чтобы Амедео Модильяни и Николай Гумилев ушли из жизни три года спустя, один за другим. Ахматова узнала о смерти Модильяни из некролога в случайно попавшем ей руки западном журнале. В нем Амедео называли «великим художником XX века», сравнивая с Боттичелли.

Позднее, в 30-х годах, Илья Эренбург говорил с ней о Модильяни, с которым познакомился вскоре после нее. А вообще вся информация об Амедео доходила до России довольно путаной. Больше всего к этому приложил руку дешевый французский кинофильм «Монпарнас, 19». Сплошная горечь.

Анна узнала об аресте Николая Степановича, ее Коли, на похоронах Александра Блока в 1921 году. Гумилева арестовали как участника антисоветского заговора, обвиняя в том, что он о нем знал и не донес. Две недели спустя его расстреляли.

И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то… Горячий шелест лета
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.

1939 г., Фонтанка

Все мы были там. На похоронах большого поэта, метавшегося между надеждой и отчаянием. Блок не успел уехать за границу, как ему рекомендовали врачи. О разрешении на его отъезд ходатайствовал и Горький. Разрешение пришло день спустя после смерти поэта.

Блок спокойно принял революцию, однако очень скоро отрекся от нее.

«Все звуки прекратились… Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?»

Мы шли за гробом поэта по Смоленскому кладбищу. Кто-то рядом со мной прошептал соседу: «Представьте себе, когда Блока назвали большим поэтом, он сказал: “Нет, я не большой поэт. Большие поэты сгорают в своих стихах. Я же пью, печатаю стихи по пятьдесят копеек за серию и брожу ночами. То же, что делает и Гумилев, только он верит, что поступает правильно”. За мной шла женщина в черной вуали, по ее голосу я поняла, что она была очень близка с покойным. Женщина говорила своей подруге: «Блоку нравились женщины, похожие на героинь Достоевского, а не бледные барышни Тургенева. Настасья Филипповна затмевала их всех. Наверное, и Грушенька. Мещанка с ямочками на щеках».