Аккорды мракобесия. Том I

— Вдали от Москвы, нет, вблизи Москвы, ближе к Уралу образовалась такая банда, такие мощные силы…во главе с…с белым генералом, царским генералом Калединым и прочей сволочью. Они нас в живых не оставят. Янкель ты слышишь, или ты глухой? Никакой реакции, Янкель. Не будет никакого города, что носит твое имя. Откуда появился Колчак и Врангель? уничтожить того и другого, всех! И Махно тоже! А, еще Духонин остался, он, что вне поля зрения? Повесить! а потом расстрелять, повешенного, а потом еще раз повесить! Мошну отрезать, вернее, надрезать и пусть болтается в надрезанном виде, но главное, чтоб люди видели… всякие там гопники и прочий пролетариат, который пока не взял оружие в руки. И пролетариев можно и даже следует казнить. И тебя, Янкель, твою мать. Ты вовсе не еврей, ты русский, а коль русский, значит дерьмо.

Перепуганный Янкель хотел свалить вину на Троцкого, но не мог выговорить его имя, хотя за поражения на фронтах отвечал Троцкий.

— Ильиц, Ильиц, я узе… того, у меня брюки мокрые и дрожу я весь, и наполняюсь ненавистью к мировой буржуазии и всему Уралу! И к Подмосковью так зе. Ты дай мне только полномоция, и я всех вырежу на чертова мать, ты слысис, Ильиц? А то Троцкиус командует, а я отвечаю. Сделай меня командуюсщим Красной армии!

Он тут же размазал слезы по бороде и уже готов был пасть на колени, но вождь ухватил его за ухо, прижал к крышке стола и приказал оставаться на месте.

− Лейба, где ты? Почему умолк? Повешу на крюк перед твоим окном, пусть твоя любовница любуется на тебя.

— Да, я в курсе, − спокойно сказал Лейба Бронштейн, и перестал ковыряться в зубах. − И у меня уже есть план. Пусть Янкель остается у меня на побегушках, то есть политруком, а ты, Володя, выдели двадцать дивизий с артиллерийскими пушками, сотни три пулеметов и…неограниченные полномочия. Несколько месяцев и бесхвостые обезьяны Сибири, Урала и юга исчезнут с лица земли.

— А дети, их тоже? Только полномоция, я и детей, — не унимался «демократ» Янкель.

— Янкель, ты оппортунист, — сказал Ленин, щуря левый глаз и сверля бедного, дрожащего еврея, скрючившегося в кресле. — Дети….ты жалеешь детей? Это же завтрашние головорезы, как Дзержинский, как Лейба Бронштейн. Они вырастут и начнут нам мстить, как можно оставлять детей живыми, если их родителей убивают. Что касается стариков, то тут на ваше усмотрение, хотя они достойны наказания. Кто вырастил и воспитал врагов революции — они, так ведь? так. И пусть получают по полной. Пусть умрут достойно за дело мировой революции. А ты их жалеешь, слюнтяй.

− Я не жалею, дай мне полномоция, я им буду отрезать руки, а потом отрубать головы. Фитографии тебе стану присылать. Только полномоция, Ильиц.

Янкель мог поговорить не хуже Троцкого и гордился этим. Беда была только в том, что когда он волновался, злился, равно и трусил, он искажал слова, как любой паршивый жид.

— Да, да по полной, всем, всех бесхвостых обезьян надо по полной. Всем устроить Карфаген. Но полномочия на фронтах пусть определяет Троцкий.

* * *

Троцкий отправился в ставку своей армии и приказал выстроить дивизию в одну шеренгу для проверки. За ним шли два красноармейца с ящиком патронов. Лейба все время заряжал свой пистолет и отстреливал каждого десятого красноармейца просто так для наведения дисциплины и порядка, а остальным, оставшимся в живых, выдал по пачке махорки, по сто рублей и по стакану водки. Красноармейцы не знали что делать, то ли плакать по своим товарищам, то ли ликовать. Но после стакана водки, все стали кричать «ура!»

Троцкий был великим стратегом среди гопников и прочего пролетариата. Вся его мудрость, весь его талант прятались под толстой кожей жестокости, как у Владимира Ильича. Его стратегия находилась в дуле пистолета, винтовки, пулемета и авторитет его был высоким, он, этот авторитет возрастал пропорционально количеству убитых красноармейцев, когда командующий упражнялся, потехи ради.

Троцкий требовал отчетов о количестве убитых белогвардейцев от командующих фронтами, армиями, дивизиями и даже полками.

Командующий 8 армии Якир писал в приказе:

«Ни от одного из комиссаров дивизии не было получено сведений о количестве расстрелянных белогвардейцев, полное уничтожение которых является единственной гарантией наших завоеваний».

Первая волна геноцида прокатилась со вступлением на юг красных войск. Реквизировали лошадей, продовольствие, кое-кого, походя, пускали «в расход». Убивали офицеров. Иногда просто хулиганили. Красноармейцы участвовали в раскулачивание или полном истреблении крестьян, независимо от социального положения. Многие волости переименовывались в хутора, в села. Населенные пункты облагались денежной контрибуцией, распределяемой по дворам. За неуплату — расстрел. В трехдневный срок объявлялась сдача охотничьих ружей, в том числе дедовских шашек и кинжалов. За не сдачу — расстрел.

А кроме всего этого, начались систематические массовые расправы. Чтобы читатель не воспринял красный террор как исключительное свойство ЧК, отметим: