Аккорды мракобесия. Том I

Покинув приемную, он широко улыбнулся и сказал самому себе:

— Нюхай, Ильич, я тебе крепко ароматизировал воздух. Ты собака кусачая, я это знаю, но я много моложе тебя и не исключено, что именно я, Яков Свердлов, могу занять твое кресло.

В кабинет Ильича вошел Троцкий один из самых ярких и добросовестных, и аккуратных, то бишь, старательных головорезов, командующий пролетарскими войсками. Это он подавил Кронштадтский мятеж.

— Пролетарский головорез по вашему приказанию прибыл! — отчеканил Троцкий (Бронштейн). — Докладываю: Варшавский бандит, а ныне выдающийся сын русского народа и рабочего класса всего мира Феликс Дзержинский слишком либерален по отношению к врагам революции. Он берет в заложники лишь небольшие группы людей за пропажу одного комиссара. А я считаю, что надо брать по кварталам и не заводить в подвалы для исполнения решений военно-революционного суда, а расстреливать прямо на площадях из пулемета на виду у огромной толпы пролетарских зевак. И могут быть представители мировой буржуазии. Для них это полезно: страх должен врасти в их гены, товарищ Ленин.

— Закрой поддувало, Бронштейн! Товарищ Дзержинский знает, что делает. Не трожь товарища Дзержинского! Когда нам было трудно, когда мы были никто, ничто, когда мы считали копейки, и над нами простирала крылья голодная смерть, товарищ Дзержинский, как и товарищ Джугашвили, грабили банки, а это был грабеж награбленного, и приносили нам. Это спасло партию, меня как вождя этой партии, мою семью в составе трех человек от позорной политической смерти.

— Владимир Ильич! что делать, если среди заложников дети или старики? Может их в порядке исключения отпускать, пусть дышат воздухом свободы и благодарят революцию и ее вождя за дарованную жизнь.

— Это правый уклон, товарищ Бронштейн! Я от вас этого не ожидал. От плохого семени не бывает хорошего племени, товарищ Бронштейн, и урожая тем более. Всех расстреливать беспощадно, всю эту сволочь. И детей, и стариков, всех… во имя мировой революции.

Вошел третий головорез Дзержинский.

— Владимир Ильич, мои работники, сотрудники ВЧК, а это массы, их в Петрограде свыше одного миллиона, они все до одного требуют ваших портретов как символа мировой революции. Это могут быть портреты, написанные маслом и съемки на кинопленку.

— Нет, нет, еще раз нет. Вождь мировой революции Ленин скромный человек. Никаких портретов. Пусть читают мои статьи.

— Но массы требуют, Владимир Ильич, — сказал Дзержинский. — Вопрос только в том, что…

— В чем загвоздка, товарищ Дзержинский?

— В деньгах, Владимир Ильич. Партийная казна испытывает финансовые трудности, а такой прорыв в мировой культуре, как распространение портретов гения всего человечества, требует много затрат. В Петрограде голод, люди умирают от голода. Только сегодня среди заложников, были такие, которые просили расстрелять их в первую очередь. Их на носилках спускали в подвал и там приканчивали.

— Пополнить партийную казну путем национализации, экспроприации, утилизации, механизации и автоматизации, горячо говорил Ильич. — Мир — народам, земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим. Товарищ Фотиева, запишите это высказывание для истории.

— Я это уже записывала, Владимир Ильич, — робко произнесла Фотиева.

— Ах, да, помню, — Ильич сощурил глаз, взял Фотиеву за подбородок и начал сверлить ее глазами-буравчиками. У Фотиевой начали дрожать и гнуться ноги в коленях. — Стоять! Товарищ Фотиева, вы, конечно, записывали мое изречение, в этом я нисколько не сомневаюсь, но вы не там поставили запятые, и вышла путаница. Все поняли в буквальном смысле слова. Я же имел в виду, что мир наступит после всемирной пролетарской революции, когда все народы объединятся вокруг меня и моей партии, уверуют в дело коммунизма, тогда зачем им воевать, проливать кровь во имя их интересов. А сейчас беспощадная война. Война, прежде всего гражданская, война управления ВЧК с врагами революции, война с теми, кто думает иначе, чем мы коммунисты, выразители интересов народа России и всего мира. Что касается земли крестьянам, то каждый крестьянин получит ее… в объеме…размерах…двух квадратных метров только после того, как перестанет дышать и думать: тогда же наступит коммунистический рай. Так что, товарищ Фотиева, конспектируйте, конспектируйте, чтоб слово в слово. А вы, товарищ Дзержинский пополните партийную кассу. Возьмите в заложники священнослужителей, монахов. В церквах и монастырях кучи золота. Продайте капиталистам, и тогда с портретами вождя мировой революции не будет возникать проблем. Статуэтки можно будет лепить не только из гипса, но и из золота. А я в свободное время соглашусь позировать художнику портретисту, — чего не сделаешь, если требуют массы. А ты свободен, Бронштейн.

— Слушаюсь, Владимир Ильич.