Читаем Аккрециозия полностью

— А это уже, от двигателей передается на корпус корабля и становится вполне ощутимым сигналом. Соответственно, — на этих словах он нырнул вниз к упаковке с бутылками, но Коля, был готов и легким движением ног, задвинул упаковку глубоко под сиденье. Юра крутанулся, распрямившись и поправив китель, продолжил. — Соответственно, нужно учитывать эту поправку, чтобы грамотно проложить курс и не выскочить из скольжения.

Синий ореол нейрогеля вокруг Колиного лица сиял.

— Я предвидел. — сказал он.

— Ру-ту-ту-ту. Ру-ту-ту-ту. — смакуя, повторил Юра, выпустив облачко дыма.

Затем аккуратно и размеренно, очень буднично, нажал на кнопку на панели на стене прямо за Колей. Его кресло тут же поднялось и развернув Колю к стене мониторов подтянуло его к приборной панели.

— Удивительно. — сказал я. — И много такого?

Пылаев, на скудном свету рассматривал этикетки на бутылках. Сигарету зажав во рту.

— Эй.. — сказал Коля. Гель стал активным и полностью затянул его внутрь кресла. Так что остаток фразы мы не разобрали.

Юра сел обратно, протянув мне одну бутылку.

— Да. Со временем привыкаешь. Особенно если маршрут знакомый. Уже начинаешь чувствовать машину. Ну и на крайний случай, есть маяки. У них особый сигнал, можно посчитать и вести машину по ним, если не уверен.

Коля смог разобраться. Кресло вернулось обратно, выпустив его.

— На крайний случай можно и посчитать. Слышал? — кинул он мне.

— Спичка надежная машина.

— Я видел, что с ними бывает. — сказал я.

— Это редкость. Перелетов много. А катастроф меньше процента.

— Это все равно много.

Пылаев выпустил струю дыма и отправил окурок в свободны полет в сторону входа. Через какое-то время там появился робот-паук, который его убрал. А затем вычистил рассыпанный пепел и уполз обратно в недра корабля.

— Ну, как посмотреть.

Юра задумался о чем-то уставившись в темноту.

Дни стали тянуться слишком долго. Все на корабле рассосались по углам. Как можно дальше друг от друга. Пытаясь чем-то себя занять. Уткнуться в какую-нибудь деятельность, лишь бы скоротать время и не думать о происходящем.

До сегодняшнего дня с Пылаевым мы почти не общались. Да и не были особенно знакомы. Впервые, его я встретил уже в космопорте на Персеполисе. Нас представил друг другу перед отлетом.

За окнами космопорта расстилалась взлетно-посадочная площадь. Было жарко, слепило солнце. Бесконечное голубое небо над головой. Внизу ряды яхт и челноков на своих посадочных местах. Между ними снуют сотни людей.

На горизонте, в песчаной пыли небоскребы колышутся словно мираж.

Стиль городов Персеполиса, как говорят — дать традициям древних городов Земли. Всюду кипарисы и пальмы, акведуки и пирамиды из белого мрамора. Колоннады, подпирающие пустое небо. Обелиски небоскребов и многоярусные улицы.

Почему-то, глядя на него меня не покидало ощущение наигранности, будто все это только странная обертка. Словно я попал в ресторан, отделанный в подобном стиле. А не оказался посреди настоящего города. Аутентичного города, который медленно прорастал на планете.

— То есть. — сказал Коля, болтая на дне бутылки светлое пиво. — Вы весь полет спите?

— Кстати, да. — сказал я. — Вся жизнь в стазисе?

— Да, нет, почему? — ответил Пылаев. — У нас есть дежурства во время полета. Просыпаемся по очереди. На более безопасных маршрутах пореже, на других — почаще.

Ореол нейрогеля вокруг Колиного лица стал ярче.

— А как это? Проснулся — посадил корабль — взял новую группу и спать?

— Нет. Так нельзя. Два раза на рейс не пустят. Отдых не менее половины длительности рейса.

Свое пиво так и не открыв, Юра встал, взял кружку с чаем и прошелся по кабине и сел на соседнее с Колей кресло, предварительно отключил нейрогель. Так, что оно превратилось в самое обычное кресло.

— Сдали корабль новой команде и на планету. Либо обратно, но как пассажиры в капсулах.

— Не кисло. — присвистнул Коля.

Пылаев отпил чаю.

— Если честно, хотел бы летать больше.

— В темной рубке на посту? Или в капсуле? — обвел помещение руками, торчащими из геля Коля.

— В капсуле нет снов. — Пылаев потянулся и зевнул. — Здесь, чувствуется какая-то легкость. На планетах не так. Там все какое-то, не знаю, нереальное, что ли. Все такое выпуклое. Угловатое. Понимаете?

— Не понимаем. — хором ответили мы.

Он продолжил:

— Все какое-то кривое. Странно пахнет. Все движется. Когда спускаешься после перелета, на тебя нападет рой сигналов, туча запахов. Вокруг все будто кипит. А тут…

Юра скрестил руки на груди мечтательно посмотрел на потолок. Коля повторил за ним.

— На уровне ощущений, все как-то легче.

— Ничего пока не заметил. — сказал Коля.

— Это не сразу приходит. Нужно налетать довольно много часов, чтобы начать слышать.

— Больше похоже на эффект депривации. — сказал я. — Когда ты постоянно в изоляции, где нет сигналов, а потов возвращаешься в мир, насыщенный жизнью. Взрыв информации. Мне кажется всегда должно быть так…

Пылаев мотнул головой.

— Вам, салагам, этого не понять. Сигналов тут полно. Они, разве что другие. Чище, легче, Мелодичнее, что ли.

— Можешь пойти в военный флот. Они летают чаще.

— Или в экспедиционный. — сказал Коля.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза