АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 1

А потом Себай увидел Чена. Лёжа на полу, мальчик обнимал отрубленную голову Тушумаха, словно мягкую любимую игрушку. Спустя два удара сердца Себай осознал новые детали. Кровавые разрезы на месте глаз колдуна — от виска до виска через переносицу — и рукоять ножа, торчащую из черепа. Мальчишка лишил Хозяина маяка глаз и насадил на сталь, как яблоко.

Себай опустился на колени. Даже без головы, Тушумах едва не прикончил его: вот откуда это бессилие тряпичной куклы, навалившееся безволие. Только сейчас человек понял, что произошло — целиком. Если бы не Чен.

Возвращение к полному контролю над сознанием было тяжёлым, Себай усиленно дышал.

— Она смотрела на тебя. — сказал мальчишка, — с пола. и ты выронил топор.

— Ты молодец, — Себай попытался встать. — Как нога?

Чен не ответил — видимо, потерял сознание, свернувшись калачиком вокруг окровавленного куска плоти, головы Ту-шумаха. Или умер.

Себай пополз к мальчишке.

И тут с ним заговорил Маяк, так властно и порывисто, что не оставалось сомнений — к нему обращается живое существо, а не просто безумные старые камни, сложенные в пирамиду. Не сотни забитых мхом ртов-щелей, а монолит. Дух Маяка.

— Смотри, — сказало строение.

И Себай смотрел. Туман эпох окутал его, скрутил внутренности, выжег клеймо видений. Он видел, как вокруг Маяка возводятся и рушатся здания, горят костры, бушуют стихии, с корнями вырывая деревья и гребнями вздымая пыль. Как гниют деревянные домики, всасывая размокшие, кишащие личинками крыши, как высыхают болотные лужи и тянутся к небу новые постройки. Чтобы снова стать грудой камня и дерева. Чтобы разрастись концентрическими кругами вокруг несгибаемой годами пирамиды с линзами красного льда на вершине, с вечным зовом властителя — центра, пусть и крошечного, человеческого муравейника. Город менялся, Маяк стоял. Правил. Себай видел людей — в костюмах разных эпох, с мечами и пистолетами, — они приходили и гибли. Рядом, вокруг, иногда — внутри башни. Самых смелых тянуло сюда, самых безрассудных, наравне с простыми посредственностями. Лишь единицы знали причину этого зова, а самые никчёмные просто дохли, как жуки в огне. Убивали друг друга с перекошенными яростью ртами, и те, кто ещё мог идти — уходил. Игрушки Смотрителя маяка, Тушумаха. Или его несостоявшиеся убийцы.

Нет-нет, игрушки Маяка Человеческой Жестокости.

Потом ветер видений ослаб. Последнее, что видел Себай — свалку за толстыми стенами: джунгли ржавых конструкций, гнилых проводов, деревянного лома, изгаженного экскрементами животных и бродяг, и всякого разного мусора. Теперешние дни. Защитный ров древнего Маяка.

Город жил вокруг чёрного сердца, и ни завоеватели, ни эпидемии, ни стихии не смогли стереть его с лица Земли. Они лишь ломали и перестраивали его, как детский конструктор с пластмассовыми солдатиками, которых всегда можно заменить новыми. И где-то в предтечах каждого зверства пульсировала воля каменной твердыни.

Туман впитался в поры его тела и остался внутри. Себай постарался не думать об этом. Маяк был живой; Тушумах — всего лишь его руками, которые любили продавливать сквозь пальцы чужие жизни. Руки, которые устали служить хозяину, но в последний момент исступленно возжелавшие жить. Тушумах позвал Себая, выбрал его в качестве собственного палача, но близость пустоты испугала его.

Наверное, всё так и было, думал человек.

Он полз, его два раза вырвало желчью— казалось, мембрана желудка вытолкала наружу всё, даже внутренности. Добравшись до Чена, он прижал дрожащие пальцы к тонкой шее, стараясь нащупать пульс.

Мальчишка не дышал, сердцебиение — прямая безударная линия.

Себай попытался заплакать, и тут Маяк снова обратился к нему.

— Слушай! — приказал каменный монстр.

И Себай слушал. Не желал, но выбора не было. Сплетённые в косы голоса: вои, крики, шёпот, смех, песни. Его перепонки лопнули, но голоса не умолкли. Через минуту он улыбался им, пил, как ликёр. Разнооктавный шум, намотанные на бобину времени кишки человеческой речи.

— Вдыхай! — сказал Маяк.

О, как жадно он обонял. Каждый запах. Испарение его собственной рвоты, оставленной полосой на полу, дыхание сухой древесины массивного стола, аромат пыли, кожи, крови, железа, мёртвых насекомых. Он раскладывал эти запахи в своей голове, мешал из них коктейли, поглощал и копил, чувствуя, как силы напитываю разум. Он ощущал заплутавшего путника в квартале от свалки; ещё немного, несколько глотков — и он сможет подвести его к обитой железом двери, заманивая, точно голодного пса куском мяса, а после… заставить съесть свои пальцы. Всё что угодно.

Но ароматов не хватало.

— Возьми тень!

И он взял. Срывал рождённые светом серые кляксы. Колыхание грязных штор, клубы мрака под винтовой лестницей, гроздья теней от потолочной лампы. шкаф, балки перекрытий, тело Чена, останки Тушумаха, другие тела — он забрал их тени и сделал из них гарпун.

— Встань, Смотритель, — сказал Маяк. Почти что нежно, мягко.

Себай встал.

— Как мне тебя звать?

Барский жест Маяка — видимость свободы выбора.

Себай на секунду задумался.

— Зови меня Тушумах.