Акселерандо

Манфред морщится. Ему неловко за омаров — не меньше, чем за этих длинноволосых парней с горящими глазами, которые кричат на углах улиц, что Иисус уже родился снова, что ему пятнадцать лет, и всего шесть лет осталось до того, как он начнет собирать последователей через AOL[47]. Очнуться в человеческом интернете, в месте, настолько чуждом всей их сущности! В родовой памяти их предков не было ничего, за что можно было бы ухватиться, ни малейших знаний о новом тысячелетии, стоящем на пороге и обещающим им не меньше перемен, чем произошло со времен их происхождения когда-то в докембрии. Все, что у них было — это слабенький метакортекс экспертных систем, и колоссальное ощущение полного отрыва от родных глубин (а до кучи — еще и веб-сайт Московский Группы Пользователей Windows NT. Правительство Коммунистической России, убежденное, что продукт никак не может оказаться негодным, если за него надо платить, оставалось единственным в мире, работающим с «Майкрософт».)

Омары — не те холеные и сверхчеловеческие сильные ИИ из досингулярностной мифологии. Они — едва разумное сборище жмущихся друг к другу ракообразных. Перед дезинкарнацией, перед тем, как быть выгруженными нейрон за нейроном и оказаться в киберпространстве, они занимались тем, что глотали свою пищу целиком, а потом пережевывали в желудках, выстланных хитином. Что и говорить, никчемная подготовка для знакомства с миром говорящих людей, которых шокирует собственное будущее, миром, где сквозь дырявые сетевые экраны непрерывно сочатся самомодифицирующиеся спамлеты[48], которые обрушиваются на тебя шквалами анимированной рекламы кошачьей еды с различными очаровательно съедобными животными в главных ролях… Эта реклама и самих-то кошек сбивает с толку, даром что она для них предназначена, чего уж говорить о панцирных, которые не очень хорошо понимают, что это такое — сухая земля? (Идея открывашки для консервной банки, напротив, должно быть интуитивно понятна выгруженным Panulirus, но легче от этого не становится).

— Можете ли вы помочь нам? — спрашивают омары.

— Дайте мне над этим поразмыслить — говорит Манфред. Он закрывает диалоговое окошко, снова моргает, и мотает головой. Когда-нибудь он и сам будет похож на этих омаров, водить своими клешнями и плавать туда и сюда в киберпространстве настолько замысловатом, что его выгруженная личность будет там реликтом, живой окаменелостью из глубин той эпохи, когда материя была немой, а пространство еще не имело структуры. Нужно им помочь, осознает Манфред. Этого требует и Золотое Правило, а являясь участником бездефицитной экономики, он процветает или нищенствует в точности согласно ему.

Но что он может сделать?

* * *

Ранний полдень.

Лежа на скамейке и разглядывая мосты, Манфред наконец приводит мысли в должный порядок. Самое время отправить запросы на парочку новых патентов, разразиться историей в веб-дневнике и переварить хотя бы часть той горы запросов, которой вечно завален его публичный веб-сайт. Фрагменты его дневника отправляются частным подписчикам, людям, корпорациям, коллективам и ботам, которых он в настоящий момент жалует — они разлетаются на все четыре стороны, а сам он скользит куда-то в лодке по запутанному лабиринту каналов. Потом он позволяет GPS увести себя в район красных фонарей. Там есть один магазинчик, выбивающий десятку на шкале вкусов Памелы, и Манфред надеется, что если он купит там для нее подарок, это не будет сочтено за дерзость. (Да, именно купит — на настоящие деньги; поскольку он почти не пользуется ими, сопутствующие трудности обходят его стороной).

Но Де Маск не позволил ему потратить нисколько. Рукопожатие Манфреда — дорога к искуплению грехов, ведь на том суде много лет назад и за три-девять земель отсюда оно означало неопровержимые доказательства, аргументы, однозначно говорящие, что предмет иска есть свобода выражения, а не порнография. И Манфред уходит со свертком в аккуратной обертке (его, кстати, можно ввезти в Массачусетс без проблем с законом — но только если Памела заявит, что это — нижнее белье для двоюродной бабушки, страдающей недержанием, и сумеет при этом сохранить невозмутимое лицо). В пути его нагоняют бумеранги его утренних патентов: два из них подтверждены, и он немедленно приписывает все права Фонду Свободного Интеллекта. Еще две идеи спасены от иссушающего солнца монополизации, вытащены из оставленной приливом лужи обратно в море мемов[49], чтобы плодиться и резвиться там без конца.

Проходя мимо Де Вильдерманна по дороге к отелю, он решает передохнуть. Оттуда доносится мощный гул радиочастотных коммуникаций. Манфред заходит, заказывает стакан доппельбока, касается медных труб с жучком, принюхивается к электронным следам. В конце зала, за столиком…

Он пересекает зал, зачарованный, и садится напротив Памелы. Она отдраила всю косметику и переоделась в наряд, скрывающий фигуру — камуфляжные штаны, водолазку с капюшоном и тяжелые сапоги. Эти средства радикальной десексуализации — весьма неплохой аналог паранджи в западной культуре. Она замечает сверток.