Актеры затонувшего театра

— Но не было никого, — растерянно проговорила Таня. — По крайней мере, я не видела. А если вы думаете на Софьина, то зря. Когда он мне открыл, он был спокоен, без рубашки, даже в одной майке, на столе у него стоял открытый ноутбук… Борис Борисович работал. Когда я сообщила ему, что увидела там… У него даже глаза на лоб вылезли, так он удивился.

— Тогда Гибель Эскадры это сделал, — уверенно заявил Волков. — Бабло делили они с Элеонорой и перессорились. Скаудер схватил нож — он человек вспыльчивый. Раз — и ударил. Может, и не собирался, конечно, но так уж вышло… А теперь бедного Стасика подговорил, чтобы тот взял вину на себя!

— Стасик ваш не так прост, — заметила Вера. — И актер он, как мне кажется, очень даже неплохой. Иногда только не выдерживает напряжения, но это в жизни, а на сцене мог бы удивлять переменой настроения. И к тому же не глуп. Он понимает прекрасно, что улик против него никаких.

— Актером Стасик и в самом деле мог стать замечательным, но при нашем режиссере вряд ли это произойдет, — сказал Волков. — Гибель Эскадры гонится за внешними эффектами — у него что не постановка, то трагедия положений, в каждой пьесе свой нерв, своя жизнь, и все зависит не от взгляда режиссера, а от взгляда зрителя, оценивающего актерскую игру. К примеру, нянька Анфиса в исполнении нашей несравненной Кудрявцевой. У Чехова — это единственный персонаж, возраст которого указан — восемьдесят лет. А вспомните, ребята, как наша Валерия Дмитриевна, то бишь Анфиса, Вершинину письмо подает! С таким достоинством, будто сама его написала. Как будто Татьяна Ларина перед Онегиным… У Чехова этого нет, потому что в его времена не было такого уровня актрис. А теперь вот Лерочка из-за денег готова всем рискнуть — и чесом по Норвегии…

— Мне кажется, мы о другом говорили, — напомнила Вера.

— Простите, — вздохнул Волков. — Но все одно к одному: убийство это, теперь Стасик. А если и в самом деле Гибель Эскадры собственноручно Элеонору порешил?

— Не думаю, — ответила Вера. — Хотя в жизни случается всякое. А вот что это не Станислав — почти наверняка. Нож ведь на столе там лежал, а он утверждает, будто принес его с собой. Единственная улика — бутылка, но любой адвокат в суде докажет, что таких бутылок великое множество, и это не та самая, что находилась в каюте Герберовой. А потом есть ли свидетели, что она была там — эта бутылка? Вы ее там видели?

Вопрос относился к Хорошавиной и к Иртеньеву. Они переглянулись.

— Я не уверена, — пожала плечами Танечка.

— А я так точно не видел, — уверенно заявил Сергей. — Не было.

— И если на орудии убийства нет отпечатков Холмского, то доказать его вину не удастся, если, конечно, не будет свидетелей самого момента, когда он наносил удар.

— А таких нет, — не то спросил, не то утвердил Волков. — Ведь если бы имелись свидетели, мы бы о них знали. — Он посмотрел на Хорошавину и Иртеньева и произнес примирительно: — Ну вот и прояснилось наконец, а вы крик устроили: «Посадит она его!»

— Я такого не говорила, — возмутилась Таня.

— Не ты, так другие. А я сказал, что начитанный человек, каким, несомненно, является Вера Николаевна, человек воспитанный на классической русской литературе, не может быть жестоким и подлым, не может быть несправедливым и скользким. Пошли, ребята. Мы — артисты и наше место в буфете!

Они ушли, а Вера продолжила размышлять. На самом деле подозреваемый остается только один — тот, про которого она думала с самого начала. И у него был веский повод убить Герберову.

Глава 19

Матрос, но уже другой, также скучал на стуле возле каюты, в которой лежало тело Герберовой.

— Не надоело тут торчать? — обратилась к нему Вера Бережная.

— Хуже горькой редьки! — ответил парень. — А вы все как сговорились: слово в слово спрашиваете!

— Кто все?

— Вы сейчас… До вас — этот главный над артистами, — матрос мотнул головой в сторону каюты Скаудера. — Судовладелец, естественно, когда мимо проходил. Потом парень еще, который тоже из артистов.

— Какой парень? — оживилась Вера. — Тот, что с девушкой недавно от меня ушел?

— Нет, не он — другой. Крепкий такой. Руки мускулистые, очень спокойный.

— А к кому он приходил? — спросила Вера, догадываясь, что речь идет об Артеме Кирееве.

— Откуда я знаю? Он подошел, спросил: «Не надоело ли тебе здесь торчать?» А потом вроде как к вам направился, но я предупредил, что вас нет. И он ушел.

Вера подумала немного и попросила:

— Открой мне дверь.

— Капитан прикажет — открою.

— А то, что расследованием занимаюсь я, Шкалик тебе не говорил разве? Откроешь, я еще раз там все осмотрю, а потом приму решение — снять этот дурацкий пост или нет.

Возражений не последовало.

Вера вошла внутрь, подошла к трупу. Присела на корточки, стараясь не смотреть на застывшее лицо Герберовой, ее внимание было сосредоточено на ноже. Визуально определить наличие отпечатков пальцев не удалось. Угадывались какие-то размазанные жировые следы. Скорее всего, тот, кто совершил убийство, сделал это хладнокровно и специально оставил нож, обтерев рукоятку салфеткой.