Актеры затонувшего театра

— Стойте! — воскликнул Артем. — Насчет Волкова и Ручьева… И Козленкова, — продолжил он после паузы. — Даже не думайте: никто из них не способен на убийство.

— Я и не думаю. Но я знаю, что ни один человек даже про себя не догадывается, на что он сам способен, а чтобы решать, на что способны другие…

Глава 21

Вера постучала в дверь каюты Софьина. Послышались шаги, и на пороге появился Борис Борисович.

— А-а, Верочка! Проходите, а то я тут замаялся в одиночестве.

— В другой раз, — пообещала Вера. — Я заглянула к вам по просьбе Гилберта Яновича, чтобы предупредить: праздничный ужин, намеченный на сегодня, все же состоится, и вас там ждут, согласно данному вами обещанию присутствовать.

— Приду, разумеется, — кивнул Софьин. — Хотя праздновать-то особо нечего. Этот несчастный парень… Как он мог решиться на такое? Я до сих пор не верю, что это сделал Стасик Холмский. Возможна ошибка, а, Верочка? Но в любом случае я найму хорошего адвоката и оплачу все судебные издержки. У меня есть один такой… Пройдоха, конечно. Но он умеет договариваться с судьями. Вы лучше меня знаете, как такие вещи творятся… Что Стасику грозит?

— Грозит много. Но в его случае, учитывая личность убитой, можно статью переквалифицировать.

— Простите, не понял: как переквалифицировать это убийство — на убийство государственного чиновника, что ли? За это снисхождение, по-вашему, полагается меньший срок?

— Размечтались! — рассмеялась Вера. — Хотя для многих в нашей стране такое послабление стало бы почти индульгенцией и чиновников бы значительно поубавилось. Речь о другом: можно переквалифицировать на сто седьмую статью — на убийство в состоянии аффекта. Если в процессе судебного заседания докажут, что жертва неоднократно оскорбляла, издевалась над подсудимым, совершала насильственные и развратные действия в отношении подсудимого, в результате чего возникла психотравмирующая ситуация…

— Погодите, погодите! — перебил Софьин. — Зачем же оговаривать человека, пусть даже покойного? Я понимаю, благая цель, но стоит ли чернить имя Элеоноры Робертовны, которую все так уважали?

— Я сказала, что, если в суде будет доказано то, что я перечислила, при хорошем адвокате — исправительные работы до двух лет, либо — ограничение свободы до трех лет. То есть целых три года только: работа — дом, дом — работа. И никаких зарубежных гастролей.

— Надо же, — удивился Софьин. — Какой закон у нас мягкий!

— Так у нас люди писали его под себя, чтобы в случае чего… Ну, вы понимаете, о чем я, у вас же есть знакомые депутаты. Так что делайте выводы, Борис Борисович.

— М-да, — покачал головой Софьин. — Дела! Но я Стасику в любом случае помогу, как и обещал. И на ужин сегодня приду, тоже обещаю. Может, вместе спустимся?

— Обязательно, — улыбнулась в ответ Вера и отправилась на ходовой мостик.

На мостике, как и прежде, были только капитан и штурман. Капитан стоял у приборов, штурман сидел в кресле.

— Те же и посторонняя баба на корабле, — громко произнесла Вера, объявляя о своем появлении.

— Ну зачем же вы так? — отозвался капитан. — Вы не баба, а очень обаятельная женщина. А вот по поводу сказанных вами слов насчет «все тех же» особо не распространяйтесь никому, потому что весь наш рейс — сплошное нарушение шестой части Устава службы на судах Российской Федерации, той части, которая касается вахтенной службы.

— Я не знала.

— Вот, уважаемая Вера Николаевна, не все-то вы, оказывается, знаете, — улыбнулся капитан. — А потому еще раз прошу никому не говорить то, что вы сейчас и до этого видели. На ходовом мостике постоянно должен находиться рулевой-моторист и вахтенный помощник капитана. И сам капитан может. А мы тут нарушаем все и вся из-за желания судовладельца экономить на святом. Рулевой-моторист сейчас в команде один, а нужно иметь как минимум двоих. Наш, который один-единственный, стоял здесь. Его отправили отдыхать, а потом вдруг подняли и отправили охранять каюту, в которой произошло ЧП. Теперь мы со штурманом подменяем друг друга. Правда, когда рулевого-моториста на посту охраны возле каюты подменяет судовой электрик, то мы немного отдыхаем, что тоже нарушение устава, потому что ходовая двухсменная вахта имеет продолжительность шесть часов, а трехсменная — по четыре…

— Простите меня, — виновато улыбнулась Вера.

— При чем тут вы? Это пускай Софьин у нас прощение вымаливает или компенсирует материально. А вы опять позвонить?

— В последний раз, обещаю вам.

— Надеюсь. Мы тут на свой страх и риск скорость увеличили до двадцати пяти узлов, можно еще парочку прибавить, но пока хватает. Навстречу нам движется катер береговой охраны «Соболь», на борту которого оперативно-следственная бригада следственного комитета. Ее возглавляет какой-то чин, пожелавший встретиться с вами лично.

— Если Евдокимов, то я рада буду.