Акциденция

— Пусть так, — дернул сухонькими плечами отче, — но долг свой сыновний выполнил. По божески поступил, не уехал в дальние края, не почтив память матери. Но спешил видно сильно и работу мастера не проверил. Криво тот деву установил, с наклоном вперед, а оттого ладонь ее воздетая, что должна была простираться к небу, в сторону указывала. Тогда такие дела в слободе творились… неспокойные очень… так что, нам с отцом Алексием недосуг совсем было за таким делом присмотреть. А когда хватился я, увидел сей непорядок, то уж все застыло крепко — не свернуть с места, если только основание откапывать. Но я ж тогда, считай, на приходе остался один, отец-то Кирилл пришел только — неопытным был… так вот и не дошли руки, а потом и забылось. Теперь же вот, ироды окаянные, безбожники поганые, что сотворили… прости Господи меня за грешное слово, — и пошел опять крестится и кланяться, повернувшись в сторону храма.

Тут со стороны центральной аллеи послышались тяжелые шаги и шелест листвы, убираемых с пути низких веток. И буквально через минуту к нам вышел отец Кирилл.

— Здоровы будьте, — прогудел он тем самым, запомнившимся мне с детства басом.

Да, собственно, и весь он был вполне похож на себя прежнего. Ну, седины в волосах и бороде добавилось, плечи немного поникли, да морщины у глаз явно обозначились. Но в общем-то это был все тот же богатырь, высоченного роста и с ладонями-лопатами, одну из которых он свернул сейчас в пудовый кулак, вернее щепоть, и принялся крестится, обводя глазами порушенные надгробья. Что он там забормотал при этом, я расслышать не успел, потому как на него накинулся отец Симеон:

— Ты зачем пришел?! Тебе дохтура из госпиталю что сказали?! Лежать тебе надо еще несколько дней!

— Да не могу я лежать-то более, отче! — стал оправдываться отец Кирилл, — Все бока отлежал ужо! А ты тут один со всем управляешься, на две церквы поспеваешь! Не гони, нет моей мочи лежать-то больше! — и закашлялся.

Отец Симеон покачал на этого головой, но махнул рукой, видно не желая разбираться с подчиненным при мне, и заговорил дальше уже о моем деле:

— Вот, Николай Ляксеич, — представил он меня, — из милиции. Теперь он убивцев нашего Мефодьича ищет… обскажи ему тут все сам, раз уж пришел. Может, что еще вспомнишь…

— Да чё ж я вспомню-то, уж сколько дней-то прошло… — протянул дьякон, но все же задумался.

— А вы, Кирилл Андреич, расскажите мне все по порядку, как будто Владимиру Прокопьевичу ничего и не рассказывали, — предложил я, подталкивая того к разговору.

— Да… слышал, и его убили ироды… можа это те, что и у нас вот это вот… — откликнулся отец Кирилл, поведя сначала рукой вокруг, а потом махнув ею, будто слов не находил на учиненное безобразие.

— Не знаю, — ответил я, — вот и буду теперь разбираться. Так что вы видели, Кирилл Андреич? Рассказывайте.

— Я утром пришел, рассвело недавно, ко мне накануне вечером домой паренек прибегал, там, на Спасской у Тихих, бабушка представилась, так вот они парня и послали меня известить. И я сюда, в церковь, значит, и пришел, чтоб все подготовить. Ворота оказались запертыми, хотя уже и солнце взошло, так что я сразу-то тогда о нехорошем и подумал…

Я стоял и слушал рокот баса дьякона, попутно сопоставляя его рассказ с тем, что успел почерпнуть из бумаг, что были у меня по этому делу. Все выходило именно так, как и виделось. Пришлось отцу Кириллу через ограду лезть, все ж не поголосишь здесь сильно — не то место это, чтоб глотку-то драть. Храм тоже оказался на запоре, а сторожка пуста. И пошел дьякон искать сторожа по кладбищу. Час бродил, а потом вот — нашел. Сначала не понял, что с ним — под деревьями-то темновато даже днем, да и кровь всю земля с травой в себя взяли. Так что за листвой, издалека, на темных волосах проломленного затылка отец Кирилл у лежащего между могильными плитами сторожа не заметил.

Вот, и на фотографиях, что Марк сделал, поза у тела и получилась такая неестественная — сначала дернул его подбежавший дьякон, чтоб лицом-то к себе развернуть, и только потом уразумел, что все — неживой Мефодиевич-то уже. А уж после и погром-то весь целиком заметил.

В общем, ничего нового я не услышал. Но вот вопрос, зачем все это было нужно, так и продолжал крутиться в голове. Домыслы о том, что это кто-то кому-то из купцов так мстил… вернее, злобу срывал… так ведь лет-то сколько прошло… да и не одного рода памятники порушены оказались.

Хулиганство? Так, во-первых, если это кто из молодых так ненависть свою классовую решил проявить, то эти бы со сторожем вязаться не стали, а просто сбежали бы — и все. Все-таки убийство это дело не простое… Да и во-вторых, зачем надо было сюда забираться — вон, почти у самой аллеи захоронения семьи Самсоновых. Там и групповые изваяния есть — гораздо более заметные и внимания привлекающие…

Зачем? В чем причина идти именно сюда, вглубь старого кладбища, и разбивать памятники этих трех семей?