— Да ладно?! — вполне искренне удивилась она, — Вам мужикам, по-моему, другого ничего и не нужно! Сколько помню, ребенком еще была, все тяните ко мне свои руки! — она передернула плечами и добавила с презрением, — Но я быстро научилась находить в этом выгоду для себя! Вот, вы теперь, где у меня! — потрясла сжатым кулаком передо мной, а потом, прищурив зло глаза, выдала: — И ты Коля, как и все, оказался слаб! Поманила — побежал как миленький! Твой братец хоть до последнего так и не сдался, скулил, глазки пялил, но за свою супружницу цеплялся! Наверное, зубами…
А увидев мое пораженное лицо, с издевкой спросила:
— Что, больно Коля?
Больно. Но не за себя — я-то что, переживу стерву, не впервой. А вот за брата, за Алину, ну, и за Марфу, конечно тоже, которая в устроенном этой сволочью гадюшнике жила, вот за них действительно больно. Вот теперь-то мне стало понятно, почему женщины в нашем доме, так не терпели Любу…
— Ты зачем в семью-то лезла, да ты же в ней, считай, жила?! — все ж не удержался я и воскликнул.
— Ой, да что то за ценность такая — семья?! Пф, — она махнула рукой, — пустота! Вон, и у меня была вроде! Родители бросили, как только прижало, бабка померла, не вынеся трудностей, брат, тот и вовсе подослал убийцу, когда стала не нужна! Я сама выживала, как могла! И выжила, да еще получше многих устроилась! Вон, когда сюда перебиралась, в газете писали обо мне — героиня, сама поднимать советскую деревню едет! Идейной меня называли, гордостью партии!
— Ну да, ты ж не такая, — хмыкнул я, — тебе богатство подавай от батюшки купца.
— Что ты понимаешь?! — взвилась Люба, — Твой дед, как я слышала, разорился, тоже слабак был, чей поди! Деньги еще никому не мешали! Но вот сама идея — каждому по способностям, каждому по труду, мне между прочим, близка очень!
— Ты б тогда хоть лопату заимела, чтоб было чем откапывать отцовские деньги! — уже в голос хохотнул я.
— Ты не понял! — она, кажется, разозлилась ни на шутку, вскочила, зажав живот, — Ты не представляешь, из какой дыры я поднялась до парткома! Бабка дом материн продала сразу, как в городе беспорядки начались, и купила квартиру, а на оставшиеся деньги она рассчитывала прожить несколько лет! Но они постоянно обесценивались, менялись, и через год от них ничего не осталось! Потом ушли и драгоценности, что у баушки остались от мужа и надаренные матерью. А вскоре к нам, в нашу большую квартиру, по программе уплотнения еще и народ подселили — каких-то рабочих с завода! Грубые грязные мужики, толстые бабы, вечно визжащие дети! А потом бабуля померла, и я осталась одна! Мужики, как выпьют, зажимать меня принимаются — прямо на общей кухне, не таясь! А их жены потом ко мне в комнату ломятся, и обзывают шалавой малолетней! А там и детдом забрезжил. Но что-то проваландались службы… им-то тоже дела до одинокой девки не особо было, я ж не бродяжничающий пацан — жилье есть, в школу хожу, на крохи какие-то перебиваюсь. А я тогда продавала уже не драгоценности, а все, что в квартире от лучших времен оставалось — вазочки, чашечки фарфоровые, салфетки расшитые, мамины вещи, которые бабушка из дома на память перевезла. Хорошо, в школе как раз представили к комсомолу, а в райкоме комсорг глаз на меня сразу положил!
Она говорила быстро, доказывая и злясь, давясь словами и не спуская с меня лихорадочно блестящих глаз.
Стало ли мне Любу жалко? Наверное, да. Никому такой юности не пожелаешь. И мне, в общем-то, в том же возрасте оставившего родительский дом, разница в наших положениях была очевидна. Где бы я ни был, но всегда точно знал, что тот дом у меня есть и меня в нем ждут. И семья есть — отец с матерью, сестра со своими, те же, здешние — слободские. Только обратись, как поддержат и помогут сразу. Не то, что б в моей жизни возникала ситуация, когда я обращался за той помощью, но вот само знание об этом имелось и уверенность непоколебимая, что моя спина прикрыта, и кому-то до меня дело есть всегда.
Люба в какой-то момент поняла, что я ее уже не слушаю и, приняв по-своему мое невнимание, просто взбесилась:
— Я всего добилась сама!!! Не то, что эта ваша бледна моль, скачет вечно, то туда, то сюда, ничего сроду не успевает! Если б не Марфа в прислугах, то и дама бы засралась, и с детьми не управилась, и на работе была бы никто! Так нет, все уши мне прожужжали — Алина Андревна — то, Алина Андревна — сё! Да кто она такая?! Профессорская дочь! Потому и вышла из нее умница-разумница, что папа за собой на работу таскал — видишь ли чудо-девочка, чуть не с пятнадцати с ним рядом за операционным столом стояла! Да что она там делала, чей поди инструменты подавала, не пускали же, в самом деле, малолетку к больному?! Ах, институт за три года закончила! Так папе ее оценки-то ставили, не ей! А потом замуж выскочила и за мужем села…
— Прекрати! — оборвал ее я, — Она и при муже всегда работала, и сейчас, когда Паши нет рядом, работает еще больше!