Актуальные проблемы Европы №1 / 2013

Другим масштабным основанием современной инновационной концепции становится европейский скептический натурализм, родиной которого является Шотландия. В центре Эдинбурга установлены памятники титанам шотландского Просвещения – Дэвиду Юму и Адаму Смиту. И дело здесь не только в национальной гордости. Хотя шотландский скептицизм в целом вписывается в эмпирическую традицию, основанную Бэконом, он значительно дальше пошел в ограничении компетенции не только философской рефлексии, но и абстрактных теорий.

Юм определил естественное состояние человека как совокупность его собственных впечатлений и аффектов. Смит перенес это положение в область экономической мысли, развив концепции экономического человека-эгоиста и естественного порядка-рынка. Юм также интересовался вопросами экономики, в частности проблемой соотношения денежной массы и инфляции. Он, в сущности, – один из предшественников современной монетарной идеологии.

Шотландский скептический натурализм стал прародителем кантовской критической философии, а через нее – позитивизма, диктатора современной экономической мысли. Позитивисты в лице Австрийской школы продолжили концепцию laissez-faire (невмешательства), представленную Смитом в опубликованной в 1776 г. в Лондоне книге «Исследование о природе и причинах богатства народов» (15). В духе шотландской (классической) политэкономии австрийцы продолжали рассматривать в качестве первичной сферу обмена, а не производства. Потому за базовую категорию анализа было взято понятие ценности (стоимости), однако определяемую субъективной характеристикой предельной полезности. По утверждению основателя австрийской школы Карла Менгера, «ценность – это суждение, которое хозяйствующие люди имеют о значении находящихся в их распоряжении благ для поддержания их жизни и их благосостояния, и поэтому вне их сознания не существует» (10). При этом экономическая деятельность у Менгера и его последователей не выходит за рамки субъективной реальности и имеет дело только с индивидуальными значениями, объективируемыми в процессе экономического обмена. Никакой иной объективности ценность, а за ней и стоимость, не знает. Ценность – всего лишь психологическая (читай: эмоциональная) характеристика. Менгер, как мы видим, отказывается от натуралистического описания человеческого поведения и впадает в субъективный идеализм (1), столь свойственный «второму позитивизму».

Построения Менгера в рамках экономической мысли вполне созвучны взглядам его коллеги по Венскому университету Эрнста Маха, который развивал концепцию эмпириокритицизма (махизма) в естествознании, резко раскритикованную Лениным в работе «Материализм и эмпириокритицизм» (8).

Позитивизм, распустившийся пышным цветом в Вене в 20– 30-е годы ХХ в., после серьезных методологических провалов в области логико-математических и естественных наук показал свою научную непригодность. Однако в экономической мысли, а также ряде других поведенческих наук (социология, психология) он господствует до сих пор.

Этому способствовал тот факт, что идейные установки позитивистов нашли свою поддержку у тех, кто «заказывает музыку». Последние даже усиленно финансировали эмиграцию (преимущественно немецкоязычных) интеллектуалов из континентальной Европы в Британию и США4 . Позитивизм и близкие ему либероидные течения (фрейдизм, австромарксизм, фрейдомарксизм и т.п.) подвели научную базу под либерализм, способствуя превращению последнего в современное глобальное мировоззрение.

Блеск и нищета Австрийской школы

Теоретики Австрийской школы, сторонники «золотого стандарта», одни из первых заметили назревающий экономический кризис нашего времени. Понимая, что современные финансы есть пирамида бумажных денег, они предсказывали ее неминуемый крах. Однако их убежденность в рациональности самого рынка и примате обращения над производством сыграла с ними злую шутку. В частности, представители этой школы, оказавшиеся в последние годы у финансовой власти, продолжали политику монетаристов и фактически способствовали кризису. Отличный пример – Алан Гринспен, возглавлявший Федеральную резервную систему США почти 20 лет (1987–2006). Таким образом, австрийцы в современных условиях оказываются в одной лодке с монетаристами (Чикагской школой). Мы попытаемся объяснить этот феномен рационально.