Акты отчаяния

Но в нем проявилось что-то ненастоящее, почти кукольное. Я перестала ощущать его прикосновения. Его ласки, когда-то превращавшие меня в дрожащую от желания струну, теперь оставляли почти равнодушной. Я отчетливо помнила, что раньше сходила с ума от возбуждения, когда его длинные красивые пальцы скользили вокруг моих сосков, но теперь, как ни странно, почти совсем ничего не чувствовала.

Я так давно заучила движения, что мне удавалось изображать страсть, но меня изумляло, что когда я вздрагиваю и ловлю ртом воздух, он не отличает мой фальшивый оргазм от настоящего. Все это время я могла притворяться, и он бы даже не заметил, думала я. Мои одиночество и непонятость одновременно наполняли меня гордостью и пугали.

Я намокала, только когда делала ему минет и клала его ладони себе на затылок, побуждая его меня использовать. Глядя на него снизу, мне удавалось отчасти разбудить в себе прежние ощущения – сила мужской властности, старый добрый ракурс.

Порой он бывал немного груб, но я понимала, что он делает это исключительно по своей доброте, потому что знает, что мне нравится грубость.

Однажды, давно, я сказала ему, что люблю, когда мужчины обращаются со мной пожестче, но не осмелилась описать, что конкретно мне нравится и почему меня это заводит. Единственный раз это услышав, он решил, что знает обо мне все, а мне было слишком неловко возвращаться к этой теме. Было слишком неловко сказать: нет, этого мало.

Сказать: я вижу, что ты стараешься, но когда ты составляешь план обнять меня определенным способом, принимаешь решение и делаешь то, что мне, по твоему мнению, нужно, – это даже хуже, чем ничего.

Я хочу, чтобы ты сам этого хотел. Это единственный способ. Я хочу, чтобы ты действовал спонтанно и естественно, словно прихлопываешь муху, чтобы это было заложено в твоей физиологии.

Иногда я думала: ты ненавидишь меня, когда видишь, как я напиваюсь, плачу или режу себя, но ты ненавидишь меня не так, как надо.

Твое отвращение одомашнено. Я боюсь, что это отвращение среднестатистического мужа, а не неотразимое сексуальное отвращение, с которым ты смотрел на меня до того, как я тебя завоевала.

2019, Афины

Пожалуй, больше всего я боюсь лишиться секса. Секс так прекрасен, потому что является одним из немногих во взрослой жизни занятий, которые позволяют полностью забыться. В нем есть чистая сингулярность, не оставляющая места для обычных мыслей. Таково все, что я больше всего люблю, – секс, влюбленность, алкоголь.

Я знаю, что с моими желаниями должны считаться. Сексуальные потребности не менее важны для меня, чем то, что вы думаете обо мне, чем для вас ваши мысли обо мне, но то, что меня заводит, что вызывает у меня почти мужскую похоть, что делает меня ненасытной и напористой – все это связано с действиями, которые совершают со мной. Это всегда то, что совершают со мной. Сама я совершаю что-то очень редко.

В юности я считала себя уродиной и думала, что мужчинам нравится иметь мое тело, но смотреть на него им не нравится. И это свое убеждение я переносила в реальность, не позволяя им на меня смотреть. Я занималась любовью в темноте, а потом неуклюже, по-детски прикрывалась, поэтому они действительно никогда на меня не смотрели.

Однажды, когда мне было семнадцать, я поделилась этой теорией с парнем по имени Лука. Он был старше меня, лет двадцати пяти, и мы в одной компании оттягивались в Берлине. Я знала его хуже, чем остальных, меня влекли его заносчивая усмешка и манера пренебрежительно отмахиваться от всего, что ему не по вкусу, будь то книга, человек или еда. Мы были пьяны, сидели на бордюре в Кройцберге после закрытия бара, и я в глупом порыве откровенности выложила ему свои чувства. Он вроде бы отнесся к этому с пониманием, отвечал что-то нежное и успокаивающее.

Потом, когда нас всех выгнали из другого клуба и наша подруга Софи рассказывала, какой подтянутой и сильной стала благодаря йоге, Лука повернулся ко мне и сказал: «Может, тебе тоже стоит заняться йогой?» – и ухмыльнулся. Его беспечная жестокость настолько меня ошеломила, что я заплакала, уткнувшись в бумажный стаканчик с водкой.

Пошатываясь, я отошла от нашей компании и гуляла одна, пока не набрела на клочок травы, на которую повалилась, упиваясь своим нелепым горем. Потрепанная старуха, одетая в несколько курток, несмотря на то что стояла теплая июльская ночь, села рядом и предложила мне угоститься из ее бутылки. «Из-за мужика?» – спросила она, и я кивнула, хотя она наверняка имела в виду совсем другое. Разумеется, на следующую ночь мы с Лукой переспали.

Такие ошибки я совершала постоянно, вечно искала поддержки у самых неподходящих людей. Наверное, так я хотела увериться в своих страхах, а не развеять их. Лука и прочие с готовностью подтверждали, что я – вещь, сотворенная для низменных удовольствий, а не для того, чтобы радовать красотой и чистотой. Поэтому моей опорой и сутью стал секс. Любовь к сексу компенсировала мою некрасивость, я научилась получать от него наслаждение, обрела веру в то, что благодаря сексу мое жизненное плавание будет безопасным и приятным.