Вскоре я ушла, и хотя до Рэтмайнс-роуд было всего пятнадцать минут, из-за туфель на каблуках я добиралась гораздо дольше. В голове вертелись слова: «Какого хера он выпустил тебя в таком виде? Какого хера он выпустил тебя в таком виде? Какого хера он выпустил тебя в таком виде?» Я безуспешно пыталась осмыслить их, разобраться, почему они меня так потрясли.
Вернулась я намного позже, чем обещала, но Киран еще не ложился. Наверное, я вела себя странно, потому что он разорался, устроил допрос и обвинил меня в том, что я была с другим мужчиной. Раньше такого не случалось.
Я засмеялась, а Киран схватил меня за запястье и грохнул моей рукой о кухонный стол. «Давай, сломай мне руку, – подумала я. – Сделай что-нибудь. Какого хера ты выпустил меня в таком виде?»
Но он уже успокоился, вспомнил, что больше всего боли мне причиняет его молчание, и скрылся в спальне. Я заперлась в ванной, задрала свое сексуальное новое платье и начала быстро, испытывая стыд, мастурбировать, думая об уроде, который облапал меня, который заявил, что я – собственность Кирана. Перед оргазмом я вспомнила, что Киран обвинил меня в измене.
В тот раз я впервые с нашего знакомства представила себя с кем-то, кроме него. Я резко вдохнула и ухватилась за раковину.
Когда-то я больше всего на свете боялась, что любимый уйдет от меня к другой женщине или даже подумает, что у нее фигура лучше, чем у меня. Иногда невыносимо было даже смотреть с Кираном кино: я не могла расслабиться все два часа, пока он смотрел на женщин привлекательнее меня. Я медленно и глубоко впивалась ногтями себе в бедра, лежа под одеялом, зарекалась впредь есть сахар, хлеб и любую другую калорийную еду, давала себе слово просыпаться в пять утра и приседать, пока не начну задыхаться.
Наверное, я так легко отдавалась мужчинам, чтобы преодолеть эту боль и перебороть себя. Какая разница, кто и что со мной делает, если я самую сильную боль причиняю себе сама. Не все ли равно, что человек безразличен ко мне, если я сама себе безразлична?
Мне неприятно писать об этом, зная, что люди, прочитав, лишь раздраженно усмехнутся моему пошлому самоуничижению.
И те, кто сам пережил предательство, и те, кто не может помыслить о неверности, и те, кто – как некоторые мои друзья – считает неверность преступлением, увидят лишь жалкое эгоистичное оправдание моих измен.
Кому-то из вас, просвещенные читатели, станет неловко за мое самоуничижение. Вы скажете, что я сама в ответе за свои решения и не должна рассматривать их сквозь призму своей зависимости от мужчин и их одобрения. Вы полагаете, что я имею полное право на сексуальную жажду и должна ее принять, что я должна освободиться от оков моногамии, от властных бойфрендов и их отеческого доминирования, что я должна удовлетворять свою несдержанную сексуальность и наслаждаться ею без стыда.
Но одно другому не мешает.
Да, я действительно люблю заниматься сексом, люблю не только сам секс, но и его многообразие. Я люблю секс с теми, кого близко знаю много лет, я умею заставить человека раскрыться, но не меньше люблю и секс с незнакомцами за одну лишь их новизну. Расставаясь с ними, я жалею, что не могу остаться и переспать с ними еще сотню раз, чтобы вычерпать всю их незнакомость, но в то же время понимаю, что именно невозможность этого сделала наш секс таким особенным.
В подобные моменты я словно заживо сдираю с себя кожу, возвращаюсь к смыслу своей жизни – простому слиянию с другим человеком, без тревоги за то, что с нами будет завтра, близости без страха.
Но верно и то, что, несмотря на мое зачастую поистине бесстыдное наслаждение сексуальной жадностью, иногда причиной моих неразборчивых связей была ненависть к себе. Внезапная острая потребность в подтверждении своей привлекательности, потому что я тоскую по определенному мужчине и хочу отомстить ему и себе за то, что его потеряла, за то, что бросила хорошего парня, которого, как мне казалось, я не заслуживала.
Знаю, это все такая скука. Сейчас постоянно обсуждают женское сексуальное желание, и все согласны, что это хорошо, что это шаг вперед. Но меня изумляет, что критиков выводит из себя малейший намек на то, что женское желание по-прежнему в немалой степени формируется мужчинами.
Но у нас должны быть собственные желания, не определяемые мужчинами!
Конечно, должны. Но я такое могу лишь попытаться представить, я была бы рада этим желаниям. Я хотела бы хоть раз в жизни испытать сексуальное желание, точно зная, что оно целиком и полностью мое и никак не связано ни с мужчинами, ни с моим прошлым опытом с ними, ни с их словами обо мне и моем теле, ни с мыслями, которые они незаметно для меня мне внушили.