Акты отчаяния

Рубен – моя первая любовь. Мы познакомились, когда мне было пятнадцать, а ему семнадцать, и воспылали друг к другу беспомощной, до несправедливости прекрасной любовью. До встречи с Кираном я сравнивала с Рубеном всех знакомых парней и мужчин, и сравнение оказывалось отнюдь не в их пользу. Физически он был единственным настоящим предшественником Кирана.

Мы познакомились на вечеринке техно – дико популярный музыкальный стиль в Уотерфорде – и через неделю стали парой. Как и Киран, Рубен высокий, угловатый и худой, только не бледный и белокурый, а смуглый и темноволосый. Глаза у него светло-карие, кроткие и ясные, как у лесного зверька из мультфильма. Хотя ему было всего семнадцать, он казался гораздо старше меня. У него было три татуировки, к тому же он перепрыгнул через два класса и уже учился в университете.

Когда мы познакомились, я была девственницей и боялась секса. До него я несколько раз встречалась с другими парнями. Все они мне очень нравились, но в какой-то момент каждый начинал грубо совать руки мне в трусы или под рубашку. Я отталкивала его, и парень меня бросал.

В будни, когда Рубен был в университете в Дублине, а я дома, мы писали друг другу письма. Каждую неделю мы исписывали по пять страниц из сменного блока А4 цитатами из песен, отрывками стихов, украшали рисуночками и заполняли перечислением всего, что мы делали и чувствовали. Раньше я была настолько откровенна только со своим дневником.

В то время я сочиняла стихи и даже получила несколько премий. Эти стихи и в самом деле были хорошие – иногда своей искренней наивностью, а чаще потому, что я, в силу неискушенности, не была сосредоточена на том, чтобы выдать что-то оригинальное. Одно стихотворение, о Рубене, удостоилось награды, оно было настолько личным и чувственным, что я покраснела, когда читала его вслух в детской библиотеке. Тело Рубена было первым, которое я узнала, и я очень его любила. Это был первый раз, когда я любила тело мужчины, и единственный раз, когда мою любовь ничто не омрачало, не осложняло, не разрушало. У нас никогда не было секса.

Он не решался, не хотел или не мог дать имя тому, что между нами происходило. Но это и не имело значения – наши чувства были так же реальны и чисты, как и наши тела. В День святого Валентина он подарил мне открытку на площади, где мы обычно встречались по выходным с друзьями, чтобы постоять, покурить, попить кофе и обменяться компакт-дисками.

– Не читай прямо сейчас, – сказал он и поцеловал меня.

Как только он скрылся из виду, я торопливо разорвала конверт.

«Я очень рад, что у нас обоих скоро каникулы и я смогу видеть тебя все время. Я люблю тебя».

До него ни один парень не говорил мне таких слов. Я их прекрасно помню, потому что, когда прочитала их, поступила, как персонаж из мультфильма, – буквально подпрыгнула от радости, прямо посреди улицы, в центре Уотерфорда, у всех на глазах.

Через шесть месяцев мы расстались из-за меня. Даже будучи безоблачно счастливой с Рубеном, я все равно была несчастна. Я уже тогда резала себя и морила голодом. Сначала мне хватало ума скрывать это от него, но постепенно я забыла об осторожности. Я начала признаваться ему, что не справляюсь с жизнью, и рассказывать о том, что я с собой творю.

Это расстроило его, и он среагировал резко – во всяком случае, по своим меркам.

– Не жалуйся на плохое самочувствие и депрессию, если ты даже не пытаешься выспаться, нормально поесть, позаботиться о себе.

Меня его реакция возмутила. И потрясло, что Рубен, в отличие от других парней, не был очарован и напуган моей надломленностью. Почему его не привлекает моя живописная болезненная печаль? Сейчас я думаю, что, не прислушавшись тогда к его совету, я совершила свою первую и самую серьезную ошибку. Обычный подросток, Рубен был прав далеко не во всем, но только не в этом.

Я упивалась своей чарующей меланхолией. Примерно в то время я прочла статью в Vogue, в которой говорилось что-то вроде: «В этом сезоне в тренде готические накидки, гольфы и густая подводка, что в очередной раз подтверждает истину, известную каждой девочке-подростку: печаль может быть по-своему красива».

Мы еще некоторое время оставались вместе, но для меня все было кончено. Я рассталась с ним почти ровно через год после того, как мы сошлись. Позже он переехал в Англию, но мы еще несколько раз виделись в рождественские праздники и летом.

Мы не затаили обиду друг на друга, и при каждой нашей встрече были и поцелуи, и слезы. Рубен по-прежнему оставался для меня ориентиром, когда моя жизнь летела под откос. Однажды, когда мне было девятнадцать, мы, как обычно, встретились, поцеловались, поплакали и признались друг другу в любви.

– Хватит валять дурака, – сказала я. – Мы любим друг друга. Я совершила ошибку. Давай никогда больше не расставаться.

Он согласился, а потом я села в автобус, вернулась в Дублин, и мы никогда больше об этом не вспоминали. Но мне было достаточно – или почти достаточно – знать, что он жив и любит меня.

5