Акты отчаяния

Ближе к вечеру мы встретились на площади. Рубен выглядел прекрасно, раздался в плечах: переехав по стипендии в Монреаль, он всерьез занялся плаванием.

Загорелый, с новыми татуировками, он походил на тех неотразимых красавцев, что появлялись на обложках журналов NME и Vice в годы моей юности. Он олицетворял будущее, которого я хотела для себя: спортивный велосипед, поджарая фигура, сережка, легкость движений.

Он улыбнулся мне со скамейки, и меня, как и в каждую нашу встречу, изумило, что со времени нашего знакомства мои чувства к нему совершенно не изменились. То, что мы до сих пор настолько нравились друг другу и что наши отношения уцелели, по-прежнему казалось фокусом, маленьким чудом. С Рубеном я всегда обостренно чувствовала себя собой, с ним я была частью реальной жизни.

Может, все дело в отсутствии секса? Невольно напрашивалась мысль, что меня, словно героинь «Хэллоуина», погубил только секс; если бы не секс, у меня все было бы в порядке. Я могла бы стать последней девушкой[10].

Мы пошли в паб, забились в уголок и сели вплотную, чтобы слышать друг друга за шумной музыкой ансамбля кейли[11]. Я рассказала ему про отца, про Кирана, поделилась такими подробностями наших с Кираном отношений, которые доверяла лишь дневнику.

Я словно со стороны слышала, как на полной скорости несусь по нашей истории, раздувая все обиды, которые нанес мне Киран, и лишь вскользь упоминая о собственных проступках и послушной своей безропотности. О последних изменениях – подавляемых приступах ярости и участившихся воображаемых сексуальных приключениях – я не обмолвилась ни словом.

Я дала понять, что здорова, хорошо питаюсь и даже стараюсь понемногу заниматься спортом. Упомянула, что со сном дела обстоят хорошо, но умолчала о том, что моя подростковая бессонница, о которой он знал, мутировала в подобие нарколепсии и, если меня не трогать, могу проспать больше двенадцати часов.

Было поздно, мы были навеселе, держались за руки.

– Это так на тебя похоже, – сказал Рубен.

– Что?

– Ты всегда думаешь, что твоя боль самая важная. Ты всегда думаешь, что она исключительная.

Я молча уставилась на него (даже тогда не забыв, что мне идет отсутствующее выражение лица, когда губы чуть приоткрыты, а глаза словно распахнуты от удивления).

Он рассмеялся.

– Все нормально, я не хочу тебя задеть. Просто я знаю тебя, знаю, какая ты. Просто… ты даже не спросила, как у меня дела. Ты понятия не имеешь, что происходит в моей жизни. Никогда не имела.

– Расскажи мне, – сказала я, придвинувшись к нему.

– Нет. Я не собираюсь вываливать на тебя свои проблемы, чтобы ты выслушала их, а после сравнивала со своими.

В его словах была грустная правда, но говорил он с улыбкой.

– Не знаю, как тебе это сходит с рук. – Рубен покачал головой, а потом я его поцеловала.

2019, Афины

Сейчас у меня замирает сердце, когда я вижу красивых мальчиков-подростков, их широкие плечи, стройные торсы, длинные загорелые ноги и чудесные предплечья. Я хочу их так же сильно, как мужчины, которых я презираю, хотят девочек. Я невольно смотрю на этих мальчиков так же, как смотрела в свою бытность подростком, вижу тех, в кого могла бы безумно влюбиться, и пытаюсь угадать, кто из них ответил бы мне взаимностью.

Странно осознавать, что никогда уже не будешь с человеком, который был твоей первой любовью и оставил в твоей душе неизгладимый след. Если не планируешь стать сексуальной преступницей, существует всего несколько порталов в прошлое – это повзрослевшие парни, которых ты когда-то любила и в которых до сих пор проглядывают, по крайней мере для тебя, прежние подростки. С ними и только с ними можно почувствовать себя такой же восторженной, открытой и простой, как раньше. Друг для друга вы всегда будете прекрасны, словно дети.

Отныне никто из тех, кто меня любит, по-настоящему не узнает и не поверит, что я когда-то была прекрасным ребенком.

6

После того как у папы взяли биопсию, я осталась дома еще на три ночи. Беспрестанно гуглила папины симптомы и нашла миллион людей, утверждавших, что это пустяки, и еще столько же – что это смертельно.

Спать с Рубеном в его старой комнате было все равно что с чудесным призраком. Я дотрагивалась до забытых уголков его тела, и они сразу вспоминались. Я дотрагивалась до его новых уголков, которых не касалась в юности, но они все равно казались знакомыми.

Сначала я деревенела от его прикосновений, боялась, что уже не настолько упруга и худощава, как в те времена, когда мы знали друг друга, но под его руками мое тело словно возвращалось в прошлое, снова становясь гибким и нетронутым. Я чувствовала себя девственницей, чувствовала, что вместе мы сможем исправить десять лет ошибок.

Он гладил мои ребра и живот, и я не втягивала его, хотя с Кираном до сих пор непроизвольно вдыхала, чтобы казаться худее.

Между нами не было никакой страсти, только нежность и легкость. При малейшем намеке на смешное мы оба хохотали. Так в детстве болтаешь и давишься от смеха поздно ночью, после того как выключат свет.