Акты отчаяния

Никогда мне не было так страшно, как тем утром, когда я, стоя на улице перед нашим домом, смотрела вверх на окно, видела на подоконнике его книги и сигареты и знала, что он дома.

Едва переступив порог, я поняла, что все изменилось для нас навсегда. От отстраненного, холодного Кирана, заставлявшего меня сомневаться в себе, не осталось и следа. Он был сам не свой, глаза красные, всего трясет. Его крики больше походили на рыдания.

От волнения из-за того, что натворила – секс, отель, – я совсем забыла о том, что не пришла ночевать.

– Где тебя носило? Где тебя, мать твою, носило? – кричал он яростно, дергая меня за лацкан пальто.

– Прости, прости, – повторяла я, дожидаясь, когда он выпустит пар и можно будет выдать заготовленное вранье.

Я хотела взять его за руку, но он оттолкнул меня, и я почти упала на кухонный стул.

– Ты до сих пор пьяная? – вопросил Киран.

Я принялась было возражать, но тут же передумала и ответила, что да. Что мне так хотелось выпить из-за переживаний, связанных с отцом, что мы встретились с Кристиной, перебрали, добрели до ее квартиры, а там я отрубилась на диване.

Он поверил. Невероятно, как легко он поверил. Киран по-прежнему злился, но лишь из-за того, что я напилась, не пришла домой и заставила его умирать от беспокойства. Он просто взял и поверил – только потому, что я так сказала. Меня потрясло, что он, так долго лгавший мне о Фрейе, принял мои слова за чистую монету.

Я разделась, снова приняла душ, чтобы получше отмыться и дать ему время отойти. Когда я вернулась в спальню, он схватил меня, сорвал полотенце и уложил меня на кровать.

– Мне жаль, – снова и снова говорила я, пока он целовал мою шею и мою пустую грудь.

– Я знаю, – отвечал он, настойчиво продолжая целовать меня, хотя я лежала неподвижно и безучастно.

Его руки знакомо двигались по моему телу. Я молчала, но не отстранялась. Он вставил в меня пальцы, хотя я и не намокла.

– Я очень устала, – прошептала я, попытавшись высвободиться.

Мне не хотелось ему отказывать, но секса хотелось еще меньше. Мое тело было будто отравленное.

Киран улыбнулся, положил мою голову на груду подушек, поправил их и разложил мои волосы веером, так что я почувствовала себя то ли куклой, то ли трупом. Затем он встал на колени, нежно поцеловал меня в лоб и – совсем легонько, отчего меня обычно бросало в дрожь, – в губы.

– Мне жаль, – снова сказала я, и еще одним поцелуем он заставил меня умолкнуть.

Прежде такая нежность погрузила бы меня в эйфорию. Но сейчас его ласка напоминала уверенно-властную заботливость доктора. Несколько раз в год я сдавала кровь – только потому, что мне нравилось бережное обращение медсестры, ее умелые прикосновения. Но сейчас такая заботливость лишь ранила. Мне хотелось, чтобы он простил меня, но оставил в покое, позволил поспать, проснуться и продолжить жить как ни в чем не бывало. Я закрыла глаза, но он не останавливался. Он снова поцеловал меня в шею, погладил пальцами, начал опускаться ниже.

Я сказала: «Пожалуйста», а потом: «Я не хочу» – слова, которых никогда еще не произносила.

Раньше он бы обиженно отвернулся при первом же намеке на мое нежелание.

«Он знает, – подумала я. – В глубине души он не может не знать, что я что-то натворила».

– Все в порядке, – сказал он, продолжая нежно улыбаться. – Тебе не надо ничего делать. Я сам. Я сделаю так, что тебе станет лучше.

И Киран снова принялся целовать меня, мою грудь, ребра. Я молилась, чтобы синяки, которые обязательно должны были появиться, еще не проступили.

Я еще раз попыталась остановить его, перевернулась на бок, свернулась калачиком, повторяя: «Я… Я…» Мне не удавалось подобрать слова, которые объяснили бы мое нежелание.

– Все хорошо. – Киран снова улыбнулся, словно я просто наказывала себя, отвергая наслаждение, и меня надо было убедить, что я вправе получить удовольствие. Он нежно просунул руку под мое колено, раздвинул мне ноги и начал ласкать языком.

Руки мои он удерживал вдоль боков.

Я с силой зажмурилась, надеясь отгородиться от происходящего. Мне хотелось плакать от отвращения – его язык находился сейчас там, где несколько часов назад побывал член Ноа. Но остановить его я могла, лишь сказав правду, но тогда он возненавидит меня. А я не могла допустить, чтобы он меня возненавидел. Во мне мешались страх перед ним и эгоистическое нежелание потерять его.

Я считала в уме и, когда решила, что уже можно, изобразила оргазм: напрягла мышцы бедер, втянула ртом воздух и схватила его за руку. Толкнувшись ему навстречу один, два, три раза, я упала на постель.

– Спасибо, – прошептала я и прижала его к себе, прежде чем отвернуться и притвориться спящей.

12

Тогда-то все и должно было закончиться. Теперь мое упорство кажется мне безумием, но тогда я продолжала верить, будто люблю его, а измена – симптом моей врожденной порочности. Я не заслуживала любви, но нуждалась в ней.