Акулы из стали. Аврал

Венькой звали пятилетнего сынишку Артёма. Был он необычайно живым, улыбчивым мальчиком, но с такой твёрдостью характера, что все диву давались, откуда такая в неугомонном живчике. Год назад у Веньки вылезла паховая грыжа, он часто мучился от болей, не мог толком присесть, и Слава в итоге провел операцию, заодно вырезав и аппендикс, а потом помогал выхаживать малыша. С тех пор тот был в него влюблён восторженной детской любовью с примесью обожания и на каждый праздник требовал отвести его к дяде доктору для вручения собственноручно изготовленной открытки. Визиты эти вызывали двоякие чувства у Славы: с одной стороны, детей он любил, да и Веня был достаточно самостоятельным малышом и нянчиться с ним не требовалось – тот вполне умел занять себя сам, и с ним было приятно беседовать, а с другой стороны, после этих визитов особенно остро чувствовалась пустота маленькой квартирки, и всегда нечем было себя занять от внезапно нахлынувшей тишины.

– Ну ты во сколько на случку-то убегаешь, а то Венька тебе и открытку уж изготовил, ждёт, что мы к тебе зайдём накануне.

– Да часов в девять пойду, раньше смысла нет – до Нового года можно и не дотянуть, так что часов в шесть и заходите: Венька в «Сегу» погоняет, мы с тобой по стопарику!

– Ну закусь тоже с тебя, а то у меня шаром покати. Вот (и Артём показал пакет) у интенданта риса выпросил, а то Венька макароны не ест эти, думаю, тефтелей ему на Новый год настряпать!

– И чо – он тебе риса дал?

– Мало того! Даже шоколадку добавил и мандаринок! Ну в шесть тогда жди: приберись там хоть, ёпта!

– Вот ты и приберёшься, раз такой умник, пока мы в «Сегу»!

Говорили долго. Взаимное подкалывание (скорее традиционное) быстро сошло на нет (когда никто не реагирует должным образом, что толку метать стрелы сарказма и иронии: колчан-то не бесконечный). Обсудили то да сё, как жить будут после Нового года, хотя понимали, что, скорее всего, так же, но планы строили громадные. Договорились, как водится, встретиться у ёлки на площади после нолей, но Артём сказал, что если только Венька не уснёт, а Слава, что если только Люба к этому времени не разденется. Потом завалились все в амбулаторию, долго пили чай, нашли аскорбинку в тумбочке и отдали её Артёму – на том и разошлись.

Прибежав домой, Слава схватился за большую приборку в квартире: была вероятность, что удастся затащить Любочку к себе, что было бы более предпочтительно для Славы – на своей территории лев более решителен и видит меньше преград, что сулит, как вы понимаете, некоторые выгоды в борьбе полов.

К шести приехали на саночках Веня с Артёмом, и Веня торжественно вручил Славе огромную открытку с ужасно корявой, но тщательно заштрихованной чёрным карандашом подводной лодкой, украшенной гирляндой и надписью смешными буквами «С Новым годам! Щастя тибе дядя Слава!» и только после этого дал себя раздеть и отвести в комнату погреться. Поговорили о делах из детского сада и как вообще настроение, а потом, включив Вене приставку, ушли на кухню отметить приближение. Артём, когда был с Веней, никогда не напивался, а употреблял только для запаха и то – категорически не при сынишке. Проверив чистоту унитаза, ванной, кухонной плиты и стола, Артём остался доволен приборкой и уверил Славу, что медсестра теперь никуда не денется – в такой чистоте он и сам уже почти готов отдаться, но Славе не повезло потому, что при Вене Артём не напьётся до такой кондиции, чтоб посчитать Славу хотя бы симпатичным. На что Слава ответил, что, пожалуй, он даже уверен в том, что оторвётся сегодня на медсестре по полной – в теории-то всё должно сходиться: денег он припас как раз на нужную сумму, а коньяк с шампанским да под ананасы с шоколадом в чьём хочешь сердце лёд растопят, а Любочка и так, вроде как, не против…

– Что-то Венька грустный у тебя. Вроде улыбается, а глазки-то грустят.

– Да он из-за мамы расстроился, конечно, поплакал даже немножко, но сейчас отходит потихоньку.

– Вот сука же, Артём, ну сука же.

– Не надо так Слава, тяжело ей тут, понимаешь.

– А Сашиной жене? А Костиной? А Антоныча с пятью детьми? Всем, блядь, легко, только твоя, как декабристка, ходит!

– Проехали, Слава, ладно?

Посидели пару часов и чёрт знает даже о чём говорили: вроде и ни о чём, но время улетело. Когда зашли звать Веньку в комнату, то постояли ещё и подождали: тот так увлечённо гонял маленького львёнка между антилопами, что сразу отрывать было жалко.

– Идём, да? – заметил их наконец малыш.

– Да, Вениамин Артёмович, пора нам, а то дяде Славе ещё на рынок надо успеть сходить.

– Спасибо, дядя Слава! С Новым годом!

И пока Артём запаковывал сына в зимнюю одежонку, закутывая в шарф и шапки, Слава незаметно наблюдал за ними – ему нравился Артём, ему нравился Венька, ему нравились их отношения, и да, ему было немного завидно, и вот тут и был тот единственный минус одиночества: детей Слава любил и иногда очень хотел, чтоб они у него были.

– Слушай, Венька, – очнулся Слава, – а забирай себе эту приставку насовсем! Она у меня без дела почти всё равно стоит!