Но, блин, оказалось, что писать рифмой не такое уж и простое занятие, да и Пушкин этот забил всё стихотворное пространство своими чудными мгновеньями и прочими нянями с кружками: что ни начнёшь писать – всё в пушкинизм скатываешься. И кто это придумал, что у замполитов лёгкая работа? Но потом пошло: бутылочка «Арарата», как всегда, выручила.
«Отлично!» – подумал зам. – Вот первая и готова!» В запале творческого экстаза он не заметил, что нарисованный матрос даже немного покраснел скулами – в его нарисованной Вселенной «За нашу советскую Родину!» не использовали таких слов отродясь.
«Ха-ха! – подумал зам. – Пожалуй, что я сейчас рожаю новый вид воспитательной поэзии! И надо же: практически без мук!»
«Пожалуй, надо будет ребятам в штаб флотилии отнести подборочку! Пусть перенимают, так сказать, передовой опыт с линии фронта!»
И зам застрочил дальше:
Все, абсолютно все специальности (по крупным своим группировкам) были охвачены горящим глаголом: было и про акустиков, о том, что море не выносит слова «заебался», и про трюмных, хоть и кажется на первый взгляд, что вот им-то точно можно, но вот нет – нельзя. И боцмана, и штурманские электрики, и связисты, и даже один-одинёшенек секретчик – и тот не ушёл от разящей длани рифмованной сатиры.
Процесс длился до самого утра, сон в почтении отступил от организма и покорно ждал в сторонке: спасибо, что отнесся с пониманием, чего уж тут! Утром – что по лодочным понятиям дело довольно условное, но раз уж на вахту заступала третья боевая смена, то в астрономической составляющей быта было восемь утра – зам прошёл лично собственными ногами по всем отсекам и развесил листовки: где на скотч, где на пластилин, где на кнопки. А у минёров так и вовсе пришлось лист плексигласа откручивать от фанерки и помещать под него призыв к культуре в быту.
Повисели боевые листки минут пять, а может, десять – никто толком и проникнуться не успел (на боевые листки мало кто обращал внимание, если их не рисовал трюмный матрос Вася) – на беду воспитательного процесса старпом решил сходить в центральный пост. На проходной палубе седьмого отсека он с удивлением обнаружил призыв к трюмной братии исключить из лексикона фразы «в пизду» и «ебись оно всё конём!», на секунду завис, а потом со словами:
– Да совсем охуели уже, ну! – сорвал листок со стены.
– Серёга! – из восьмого с таким же листком к нему вышел старпом по БУ. – Ты глянь, что творят, вахлаки!
– Так. Всё ясно. Это бунт! На-ка, отнеси мою документацию в центральный, я сейчас подойду туда рвать и метать – передай пусть начинают бояться!
Старпом сразу всё понял и побежал по отсекам – в каждом он снимал боевой листок и нёс их все аккуратной стопочкой под мышкой. В семнадцатом, чтоб не возиться с плексигласом, снял весь щит и волок его за собой.
– О, вы сегодня «кум скуто», Сей Саныч! – обрадовался комдив-три появлению в центральном предельно злого старпома.
– Всё шуточки шутим, да? – старпом хлопнул об стол стопкой боевых листков. – Собрать командиров отсеков!
– Всех?
– Нет, блядь, двух соберите! Всех! Всех до единого!
– Серёга, а ты чего злой такой с утра пораньше? – из штурманской выглянул командир.
– Тащ командир, я вам потом расскажу, ладно? А то боюсь, что от праведного гнева вы нам курс не туда проложите!
– Да? Ну ладно, занимайся. Только не бей никого – мы же экипаж высокой культуры и быта!
Командиры отсеков собрались на всякий случай с отсечной документацией и малоорганизованной кучкой толпились в центральном – ждали. Старпом тоже ждал.
– Так, – начал он, когда ожидание достигло пика и уже даже начало скатываться вниз, – что это за организованный демарш на подводной лодке? А?
Все переглянулись для порядка, с удивлением вспоминая, когда это они демарш организовать успели, – вот минуту назад его не было, а сейчас на тебе: есть, старпом же зря говорить не станет.
– Вы о чём, Сей Саныч?
– Я о чём? Нет уж, будьте добры, расскажите мне о чём это вы!
– Мы?
– Вы-вы! И вот вы, и вы, и вы тоже! А от вас-то я вообще этого не ожидал!
– Этого?
– Этого-этого! Вот этого вот!
Старпом похлопал по стопке и пнул ногой щит из семнадцатого.