– Да приболел что-то, – закусывая колбасу эклером, доложил Саша. – Слабость какая-то, ломит кости и хвост… а, нет же хвоста у меня! Ну и командир домой меня сослал болеть, чтоб я остальных не заражал.
– Так! Ну-ка продукты на место, руки мыть и на осмотр! У нас полколлектива на больничном – грипп лютует со страшной силой, а ему лишь бы пожрать!
Измерив температуру, осмотрев горло и лёгкие (старпом шипел на холодный фонендоскоп и жаловался, что никакой ласки и внимания больным в этом доме), Александра Прокофьевна вынесла вердикт:
– Постельный режим!
– Хоспаде! Ты услышал мои молитвы!
– Чё ты в зал-то побежал?!
– Так тут же телек! – ответило из зала глухим, завёрнутым в плед голосом. – Чайку, может, принесёшь?
– А может, и борща ещё, сибарит?
– И котлетку! Ты ж сама сказала: постельный режим!
Ворсинки пледа уютно щекотали ноздри, вкусно пахло съестным с кухни, и дети, придя из школы, ходили тихо и говорили вполголоса, строго предупреждённые матерью. За окном подвывало, но внутрь жилища проникало только звуками. «Эх, – подумал даже Александр Никифорович засыпая, – жаль, долго не проболею!».
На следующий день грипп не отступил.
И на следующий за следующим – тоже, зато от лежания начали болеть все кости, и Александр Никифорович принялся дерзко нарушать постельный режим, пока жены не было дома. А на третий начавшиеся осложнения болезни в виде тепла, уюта, заботы и любви чуть было и вовсе не угробили Александра Никифоровича. Лежать было совсем невмочь, хотя налитые ленью суставы и требовали их уложить, укутать, а не таскать по квартире. Мозг стремительно терял свою остроту, и принесённый тюк с документами так и остался стоять в прихожей практически нетронутым – домочадцы, не приученные к такому долгому пребыванию главы семьи в семье, не знали, что с ним делать, и предпочитали вежливо и мягко игнорировать, чтоб не нарушать привычного для себя течения событий. Не специально, конечно, и не назло, но тем не менее.
И Александр Никифорович начал маяться.
Он шатался по квартире завёрнутым в плед привидением, ныл, жаловался, стенал, путался у всех под ногами, бесцеремонно вмешивался в уклад и в ультимативном порядке требовал к себе внимания, потому как, судя по всему, жить ему осталось недолго, и хоть напоследок очень уж хочется искупаться в семейном тепле.
– Ну что? – булькал он соплями в детской. – Что делаете?
– Уроки, папа.
– А что за уроки?
– Ну вот… математику.
– А давайте я помогу, что ли?
– Да не, мы сами справимся, спасибо.
– А потом, может, в шашки на вылет партеечку?
– Нет, потом ещё английский, физика и литература.
– Ну во-о-от…
Потом умирающим голосом вопрошал на кухне:
– Ну как? Как тут дела?
– Делаются!
– Может, помочь чем? Пробу там снять или посолить?
– Саша, я же тебе постельный режим велела соблюдать! Зачем ты ходишь и бациллы свои по всей квартире разносишь?
– Худо мне, Саша, совсем мочи нет, как разморила меня болезнь эта. Помру, небось, так будете жалеть потом про свою чёрствость!
– Ты в туалет в пледе ещё раз зайди, так точно помрёшь!
На четвёртый день жена не выдержала и позвонила командиру:
– Здравствуйте, Саша! Это Саша, жена Саши!
– Здравствуйте Саша, я узнал! Ну как там Саша?
– Ой, совсем плохо, болен неизлечимо – не знаю, что и делать!
– А что у него?
– Температура 38, насморк…
– И?
– И всё, Саша. И всё. Но если он ещё дома пару дней просидит, то боюсь, что мы разводиться начнём или я его прибью! А без меня он точно пропадёт – ну вы же его знаете! Придумайте что-нибудь, Саша, прошу вас!
– Так. Сейчас кладём трубки, и я перезваниваю как бы по своей инициативе. На корабль его утащу – надо спасать семью!
Александра Прокофьевна аккуратненько положила трубку и прошмыгнула на кухню, через пять минут аппарат зазвонил.
– Саша! – крикнула она мужу. – Возьми трубку, я занята!
– Да это всё равно тебе из школы звонят, я-то кому нужен? Никому я не нужен!
– Саша, блядь!
– Да ползу уже, ползу! И помереть спокойно не дадут! У аппарата! О, здра желаю, тащ командир! Ну как вы там без меня? Да-а-а? Настолько вот прямо? И когда? И что? А как? Это да, тот не потянет! Нет, ну конечно, я готов, тащ командир, ну о чём речь! Да пять минут на сборы, ну десять, конечно. Да не за что, вы что, я же, ну вы же, ну мы же, вот это вот всё, тащ командир!
Кладя трубку, Александр Никифорович сиял.
– Вот! – сказал он громко кому-то невидимому в прихожей. – Нужен ещё старпом-то, а! Три дня не был, а всё рушится на борту! Старый конь борозды не испортит!
– Но глубоко и не вспашет! Чего разорался-то, Саша?
– Вызывают на пароход срочно, Сашенька, не дают помереть спокойно, гады, задачи новые – никто не в силах поднять, акромя меня! Ни! Кто!
– Александр, а вы ведь подпрыгиваете прямо, судя по голосу, а давеча помирать собирались, я помню!
– Да хватит орать-то, мешаете же, ну! – из комнаты высунулась дочь, но, получив радостный щелбан от отца, юркнула обратно.
– Некогда помирать, Александра! Вишь и помереть не дадут!