Акулы из стали. Ноябрь

Библиотекарь, уходя с работы, о чем-то его спросила, он что-то ей ответил или нет, но она лишь постояла возле него миг, пожала плечами и ушла. Проходил мимо какой-то знакомый, и Толик даже кивнул ему в ответ, и жизнь вокруг текла и медленно замирала, укладываясь на ночь, а Толик все стоял и не мог решиться сделать хоть один шаг потому, что шагать ему было некуда.

Ужасно замерзли руки. Когда их начало щипать невыносимо, Толик пошел в сторону дома. Но домой он идти не хотел – вдруг почувствовал, что ему становится тесно даже здесь, на улице среди домов, а в квартиру свою он сейчас просто не втиснется.

Проходя мимо своего дома, он отметил, что забыл выключить на кухне свет и его окно едва не единственное, которое горит во всем доме, и значит, уже довольно поздно и свет бы надо зайти выключить, потому что мотает счетчик, а всех же призывают сейчас к экономии, потому что времена тяжелые и электричество, как и тепло, доставлять сюда стране очень дорого, а дешево сюда доставлять ей только людей, хотя зачем она их сюда доставляет, раз все остальное так дорого и так подчеркнуто ненужно, – непонятно.

Тропу в сопках замести не успело. Метель, едва разыгравшись, устала, хоть и не сдалась совсем, и опять припала к земле. Мороз сверкал на небе звездами, и вообще было красиво, если бы было кому сейчас смотреть вокруг и вверх, в бездонное черное небо. Толик шел в сторону дивизии, пирсов и лодок и не знал зачем, но он чувствовал, что ему нужно куда-то идти и что-то делать, а куда тут еще можно было пойти?

Он не сразу заметил, что сбился с тропы и на какой из лысых почти верхушек сопок свернул не туда. Он просто продолжал идти, выбирая места, где снег был не очень глубоким и все равно проваливался в него, выбирался и брел дальше.

Когда совсем устал и выбился из сил, то нашел местечко поуютнее, под нависающим камнем, уселся и закурил. Пополам с дымом от Толика валил пар и стелился по куску скалы вверх, но там быстро замерзал и конденсировался. Сначала Толик озяб, потом его даже начало колотить от холода, но недолго, – стало тепло, сонно и захотелось расслабиться.

Далеко на горизонте там, где, как думал Толик, было море, началось северное сияние зелеными сполохами по небу. Сначала скромно и несмело, будто кто сыпал по небесному столу зеленоватую муку, а потом разыгралось и засияло всеми красками, переливаясь и катаясь, как радостный ребенок на ледяной горке. И стало светло и красиво, как в сказке. И хоть жизнь наша и не сказка, думал Толик, но красиво бывает, да и вообще, пока ты жив и достаточно здоров, то жить в общем-то и неплохо, если постараться и не думать о том, за что мне все это и как могло бы лучше, если бы тогда я то, а не это. И смысл в любой жизни есть, даже если он и заключается просто в поисках смысла.

Глаза слипались, и метель, до того сторонившаяся Толика, начала потихоньку лизать его ботинки и брюки снежинками, будто пес, сначала боявшийся незнакомого человека, а потом увидевший, что человек хороший и с ним можно даже поиграть, если показать, какой ты дружелюбный.

На черных брючинах сначала видны были отдельные снежинки, крупные и красивые, потом их становилось все больше и больше, они сцеплялись лучиками и плотно укутывали Толика, словно зима, безраздельная хозяйка этих мест, хотела спрятать его от всех и насладиться его обществом в одиночку. Хотя бы до весны.

* * *

Однажды Толик вышел из родного прочного корпуса своей подводной лодки прямо в середину ноября.

И если бы метель не лизнула ему ласково руку, то, возможно, и не заметил бы этого, а так – метель шершавым языком из снежинок так обрадовалась его появлению, что решила лизнуть ему руку лично. Толик, конечно, обрадовался тоже, что хоть кто-то ему рад настолько, что готов лизать руки, но подумал, что перчатки сейчас не помешали бы совсем.

Его совсем не удивило то, что в его сумке оказались перчатки: спроси его, и он бы не смог ответить с полной долей уверенности, достает ли он их оттуда на время так называемого лета или нет. Ведь зима здесь почти все время полноправная хозяйка этих краев. Именно она, а не быстрая весна, хлипкая осень или истыканное комарами и мошкой лето.

– Удивительно! – вслух удивился Толик. – Кажется, что вчера еще август был, а теперь ты посмотри: зимушка-зима!

– Не это удивительно, – не согласился трюмный Андрей, – а то, что это еще для кого-то остается удивительно!

– А что еще более удивительно, коллеги, – поддержал Антон, – это то, сколько раз можно использовать слово «удивительно», когда говоришь про что-то совсем не удивительное, как, например, наша зима.

– И это тоже удивительно, да, соглашусь. – Андрей закурил.

– И то еще удивительно, что ты со мной соглашаешься, несмотря на свой скверный характер!

– Я? Я так, чтоб ты расслабился и потом ух тебя под дых!

– Вы, трюмные, коварны, как сарацины!

– Сарацины – дети, по сравнению!