Акулы во дни спасателей

Ну и типа во мне родилось что-то такое, а потом становилось все больше, тут чуть чуть, там чуть чуть, а потом офигеть, вообще офигеть что такое, до черноты перед глазами. Ну и типа регги, типа передай косячок, типа мы с первокурсницами крутим жопами в гостиной и басы качают. Ну и типа я жутко скучал по пляжу и хотелось чтобы снова алоха[87]. Ну и типа если сильно постараться, можно сделать пляж где угодно, даже в Спокане в несезон, немного пивка и много пивка и пара смуглых парней и правильные биты, девки в коротких шортах и в майках сиськами наружу и понеслось. Весеннюю сессию я еле еле сдал. Ну и типа теперь я понимаю, что долго так делать нельзя, никому еще не удавалось. Ну и типа теперь я вспоминаю когда надо было бы задуматся, началась летняя лига и я на площадке прыгаю как мангуст, пытаюсь поймать поток, но он вялый и медленный как сироп. Как такое может быть, мне же всего двадцать? Ну и типа любовь островов не безгранична, по крайней мере ко мне, на тренировках я спорил с тренером, он вечно указывал мне что делать и ошибался через раз, вот правда, и даже Роун с Грантом и Де Шоном, не знаю, что случилось, но они перестали со мной разговаривать, ну и я с ними тоже. Соберись, чувак, чё за сопли, ты потерял скорость и набрал вес. А ведь когда то я был как бритва, острый и ярко блестящий, но потом взял и сам себя затупил.

* * *

Теперь вот посылки развожу. Целый ряд утренних смен, я снова катаюсь с водителем. Босс говорит, может, скоро и сам начну. И грузчикам помогать не придется, ну разве что совсем чуть чуть, чтобы сложить посылки как мне нравится, первые недели у меня в кузове был капакаи[88], я упихивал большие коробки на ближние адреса слишком далеко, ящики ложил неправильно и всегда приходилось за ними тянуться ну и все такое. Но я учусь. Никто не верит, что я могу, а я учусь. И Карл скорее всего кому-то что-то сказал насчет университета, потому что меня больше туда не посылали. Наверное, просто это его маршрут.

Картонные коробки пушистые, когда я беру их в руки, чуствую пальцами типа как волоски на шкуре животного, о котором я должен заботиться. Когда я забираюсь в кузов своего грузовика, он со скрипом проседает подо мной, углы, края, серебряный блеск стен внутри когда солнце встает, а я развожу посылки. Я развожу посылки.

Часто мы с Эдди Кирком и парнями встречаемся ненадолго на парковке отдохнуть после работы, как будто собираемся на игру или типа того, стаскиваем майки и кайфуем. А потом кому-нибудь из парней пора ехать, потому что они живут на окраине, все вместе в маленьком домике, мы стоим у машины Эдди, в дальнем конце парковки, и берем банки пива из багажника.

— Кто-нибудь идет сегодня на игру? — спросил Эдди.

И все замолчали.

— Ах да, — сказал Эдди, не глядя на меня. — Извини.

Щеки у Эдди круглые, как у белки, и мерзкие усики как у педофила. Он поднял банку пива, и все остальные тоже. Одни парни торопливо глотают пиво, потому что им пора домой к жене и детям, другие тянут неспеша, как будто мы в баре и стараемся продлить удовольствие, чтобы не заказывать еще, а просто сидеть и слушать музыку.

11 НАЙНОА, 2008. ПОРТЛЕНД

Семнадцатилетняя девушка с коллапсом легкого дышала не кислородом, но смертью, я сохранил ей жизнь. Рабочий-строитель с резаной раной на левой руке впал в гиповолемический шок, я его удержал. Парки в нескончаемой сырости холодной поздней весны с серыми алкоголиками, срывающими с себя одежду в горячке гипотермии, в бреду от холода и выпитого, сердца их стучали отчаянно, температура тела опускалась ниже девяноста[89], они желтели, как воск, сворачивались эмбрионами под скамейками, но я не давал умереть даже самым заледеневшим. Нам звонили с геморроем, мнимыми инфарктами, желудочным гриппом, да, уличные сумасшедшие и избитые в драке подростки, все они снова и снова звонили в “скорую”, каждый день, каждый час, тупо наклоняешься над предполагаемым пациентом, проглядывая список симптомов, гадая, что скрывается за всеми этими “легкое недомогание”, “в груди свербит”, “мне как-то не по себе”, — когда же попадалось что-то существенное, то, чего нам с Эрин хотелось, пусть мы в этом никогда бы и не признались, наши легкие, сердца, черепа гудели от адреналина, когда мы приезжали на очередной случай с кровопролитием и криками, когда выпадали такие вызовы, я с каждым разом становился все лучше, вламывался во владения смерти, все дальше и дальше отодвигая ее границу.

Я погрузился в работу. Суматоха и борьба в салоне “скорой”, сущности, переполнявшие меня, вошли в привычку, требовали внимания, говорили: еще немного, дай нам еще немного, каждый день, так что вскоре другие дела — навестить Хадиджу и Рику, помочь с уроками, распечатать счета и вынести дома мусор, купить продукты, постирать белье, куда я сегодня вечером, к Хадидже смотреть кино или один в спортзал, — отступили на второй план по сравнению с тем мигом, когда “скорая” катапультировала меня к очередному умирающему телу.