Акулы во дни спасателей

Он подчеркивает первое слово — дескать, мама звонила не кому-нибудь, а мне, значит, мне и разруливать. Теперь-то я вам покажу, какой я хороший. Но в голосе его слышится укоризна. За то, что я вернулась в университет, а он остался дома и бродил по лесам, прорубая себе дорогу. Я оглядываю ванную комнату: бритвы парней в засохшей окровавленной пене; возле унитаза, в держателе для журналов, — прошлогодний выпуск “Свимсьют”[135]; в углу смятый коврик, мокрый насквозь. Все это у меня перед глазами, окей? Я смотрю на это изо дня в день. Кочую от дивана к дивану, лишь бы не встретиться с Вэн, Катариной и Хао. С начала семестра таскаю за собой рюкзак с вещами. Прячусь от всех, как крыса, из-за того, что сделала — или не сделала.

— У Ноа тот же адрес? — спрашиваю я.

— Какой всегда и был в Портленде, — отвечает Дин. — А что?

Я нажимаю отбой. Засовываю свои пожитки с пола обратно в рюкзак, завязываю кроссовки. Уходя, бросаю ключ Саада в почтовый ящик.

26 ДИН, 2009. ПОРТЛЕНД

Рядом с Ноа я всегда чуствовал себя дураком, хотя он даже не разу не обозвал меня так, просто рассказывал о чем то типа как плавят сталь или как по латыни называется нерв и прочее ля ля, я же молчал всю дорогу и все равно чуствовал себя так, словно он обозвал меня дураком. Все утро я думаю о том что сказал бы Ноа будь он со мной, я заглядываю в окно его квартиры и в пятнацатый раз трясу дверь как будто меня не пускают домой. Я даже не подумал о том что мне понадобятся ключи когда мама позвонила и я ломанулся сюда на автобусах и попутках, мне казалось, что дверь будет распахнута настеж или хозяин будет на месте красить стены или типа того. Если бы Ноа был здесь он бы как пить дать что то сказал, но его нет а я все равно чуствую себя дураком. Мне ведь даже негде будет остановится если я не открою эту дверь.

Я снова дергаю за ручку, просто чтобы почуствовать как вздрагивает дверная рама и услышать как метал лязгает по металу. Я тяну и тяну, дверь скрипит и гнется, аж дыбиться по краям. Но не ломается. Я сажусь на ступеньки крыльца и думаю, что придеться сломать и кого вызовут соседи когда я это сделаю.

Наконец я замечаю что на другой стороне улицы припаркована машина. Простая, маленькая и серебристая. Хлопает водительская дверь, выходит крупная дама и выпрямляется во весь рост. На висках у нее тугие черные косички, сзади кудри забраны в пушистый хвост. Широкая черная блузка спадает с одного плеча и видно как оно блестит. Дама шагает ко мне цокая коблуками по бетону.

Я узнаю ее хотя мы ни разу не встречались.

— Это вы, — говорю я.

Надо отдать ей должное, она смотрит мне прямо в глаза, не отворачивается.

— Мне звонила ваша мама. — Женщина стоит возле крыльца на котором я сижу. — Неужели это правда вы?

— Зачем она вам звонила? — спрашиваю я.

— По поводу Ноа, — отвечает женщина и указывает на дверь. — Сказала, его выбрасывают на улицу. Точнее, — хмурится она, — его вещи.

— Да я не об этом, — говорю я, — что вы можете сделать чего не могу я?

Она улыбается точно я пошутил. Я не обращаю внимания.

— Дин, — я протягиваю ей руку, она пожимает мою ладонь.

— Знаю, — говорит она. — Хадиджа.

— Знаю, — говорю я.

Мы расцепляем руки.

— Я звонила шерифу. Мне сказали, единственный выход — заплатить четыре с половиной тысячи долга.

— Блин, — говорю я. — Как думаете, если я приглашу его на свидание, он нам сделает скидку?

Она оглядывает меня с головы до ног.

— Только не в таком виде.

— Я прекрасно массирую спину, — говорю я.

— Удивительно, до чего Найноа в вас ошибался, — говорит она.

— В каком смысле? — спрашиваю я.

— Он говорил, что вы обаятельный. — Она смеется над собственной шуткой.

— Да ладно, — говорю я, — хватит вам…

Но тут из-за угла выползает фургон с надписью “Грузчики Брэнтона” на борту. Останавливается, будто задумался. Потом снова едет вперед и снова останавливается. Наконец подкатывает прямиком к подъезду Ноа. В кабине угадываются темные силуэты двух человек. Я слышу как скрипит и дрожит руль, как щелкает переключатель скоростей при переводе в режим парковки. Выходят два мужика в обтягивающих синих джинсах и хлопковых куртках типа как у плотников. Оба хоуле, с короткими стрижками как у солдат и с детскими лицами, меня так и тянет спросить: “Как пройти на родео для геев?”

Замечают нас на крыльце, останавливаются, переговариваются с друг другом, и тот что с каштановыми волосами и кривым носом подходит, выставив вперед руку ладошкой вниз, будто я собака без поводка которую он хочет успокоить.

— Чего тебе, хоуле? — говорю я.

Он такой:

— Прошу прощения?

— Чего тебе, спрашиваю, — говорю я и кивком указываю на его руку: — Я его брат. Я не кусаюсь.

Мужик останавливается. Складывает ручищи на груди.

— Нам тут надо кое-что забрать. На самом деле всё.

Подъезжает еще один фургон и паркуется рядом. В нем сидят пятеро. Я спускаюсь с крыльца, выхожу из под навеса на тротуар, чтобы они видели все мои шесть футов пять дюймов.

— Валите отсюда, — говорю я.

* * *

— Мальчики, — говорит Хадиджа, — давайте это обсудим?