Аквариум

Калим закурил. Он показался мне не таким, как всегда. Может, он выпил или находился под воздействием кокаина: глаза его бегали, ни на чем не задерживаясь подолгу. Он был рассеянным и нервозным, и голос его тоже звучал не так, как обычно, — тихо и слегка хрипло.

Парень расстегнул на мне пижамную кофту, я выскользнула из нее, а он подхватил ее сзади. Это было трогательно. Словно выпускник школы танцев, помогающий даме снять пальто. Он еще не произнес ни слова.

Когда Калим сказал: „Возьми ее“, — юноша снова вопросительно посмотрел на меня, я кивнула и убрала руку. Он разделся, одежду бросил на пол, снова сел на мою кровать и хотел сразу же приступить к делу, но тут раздался нервный хрипловатый голос Калима:

— О своей п… она сама позаботится. Ты трахнешь ее в задницу.

Мне стало смешно. Такие выражения были вовсе не в его духе. Слишком грубо. Но все-таки я встала, повернулась к парню спиной и отважно опустилась на четвереньки. Теперь мое поведение тоже казалось мне смешным: обернувшись, я наблюдала, что же там происходит. Как корова, следящая за действиями ветеринара.

Вскоре я почувствовала боль. Было гораздо больнее, чем со свечкой, потому что парень не вел себя так осторожно, как я сама. Но когда он проник в меня и стал медленно двигаться, боль исчезла.

В голове крутились сумасшедшие мысли. Что я ела на ужин? Когда? Что творится сейчас у меня в кишечнике? Он это чувствует, достает до содержимого? Сама ситуация казалась такой постыдной, что в какой-то момент я услышала свой голос:

— Не хочу!

— Нет, хочешь, — возразил Калим, и я повернулась к нему.

Тем временем парень положил руки мне на ягодицы и дружелюбно смотрел на меня. Полный бред. Идиотизм. Я решила немедленно покончить с этим и вышвырнуть обоих вон, но тут Калим приказал:

— Начинай, займись собой.

Наверное, это полное безумие, но, возможно, власть надо мной имел именно его голос. Знаю только, что, позабыв обо всем на свете, я опустилась на плечи, высвобождая руку, и выполнила его приказ. Смелое решение. Через некоторое время я действительно обо всем забыла — и о собственном идиотизме, и о содержимом кишечника — и довольно быстро достигла такого же результата, как и парень позади меня. В голове был туман, но я чувствовала, как он вышел из меня, запачкав мне спину спермой, и удовлетворенно вздохнул. Мне было все равно, потому что я сосредоточилась на себе, выпрямилась, опершись на пятки, и вскоре добилась желаемого. На этот раз, кажется, я не кричала.

Когда я снова пришла в себя, юноша был уже почти одет, а Калим курил следующую или не знаю какую по счету сигарету — все время ощущался запах дыма.

Сев на кровать, я натянула на себя одеяло. Калим вышел из комнаты. Те два или три шага, которые он сделал, были не такими, как всегда. Калим был другим.

Парень оделся и улыбнулся.

— Пока, — сказал он мне и хотел было выйти, но тут я снова услышала голос Калима из-за двери:

— Заплати ему. Дай пятьдесят баксов.

Готовая ко всему и слишком измученная, чтобы дать волю нараставшей во мне ярости, я, как была, без одежды, снова встала, подошла к письменному столу и вытащила из ящика пятьдесят долларов. Мне показалось, что парень смутился, но деньги взял, быстро засунул в карман кожаной рубашки и вышел.

Остаток ночи я прорыдала. Меня опять выворачивало наизнанку и даже — не знаю, нужно ли тебе это рассказывать, — несколько раз пронесло. Все мое тело пребывало в смятении. На этот раз, правда, не от неожиданности, а от гнева, нестерпимой, жгучей ненависти по отношению к Калиму, ибо на этот раз спектакль разворачивался целиком и полностью за мой счет. Оргазм не стоил того, чтобы подставлять задницу какому-то гомику, точно паршивая деревенская шлюшка, желающая угодить своему сутенеру.

Но помимо ярости меня охватил ужас. Парень был гомосексуалистом, это ясно, и он не использовал презерватив. Он мог просто-напросто меня заразить. Возможно, он сидит на игле, проводит время в подвалах и готов обслуживать всех голубых в этом городе, а значит, мне угрожает реальная опасность. Калим подставил меня под удар. И это уже не смешно.

Злость приоткрыла мне глаза. До меня дошло, что именно стало иначе. Калиму изменило хладнокровие: на этот раз он не скучал. Презрение, равнодушие были просто маской, игрой, причем не очень профессиональной. Сразу я этого не поняла, но теперь почти не сомневалась. Тихий голос, сигареты, вульгарная речь — он был возбужден. Неужели только так он способен испытывать возбуждение?

Если запас жидкости в моем организме вскоре иссяк: я больше не плакала, меня перестало рвать, то моя ярость к рассвету только усилилась. Когда настал день (ясный и солнечный), я уже твердо знала — с Калимом покончено. Никогда больше не позволю вытворять с собой что-либо подобное.

Ощущая сильную слабость, я не пошла в больницу и до вечера проспала. Потом позвонила отцу и извинилась. Но и на следующий день была полна решимости потребовать у Калима свои ключи. А если не захочет отдавать, сменить замки. Я была сыта по горло.