Аквариум

Выздоровев, Егор первым делом уволился с работы. Просто, без объяснения причин, взял и уволился, не отработав даже положенные две недели, вследствие чего лишился значительной части итак очень скромного выходного пособия. Но ему было все равно. Он твердо знал, что работать больше не сможет. А если все же попытается, то ничего хорошего ни для него, ни для его коллег и начальства из этого не выйдет. Не говоря уж о потенциальных зданиях и сооружениях, которые могли потом взять и построить по его расчетам.

Проев и прогуляв полученную сумму, Егор задумался. Денег не было совсем. Ни одного просроченного платежа от заказчиков, которым можно было бы о них напомнить, ни одной заначки, вообще, как говорится, ни копья. Думал, правда недолго. С каким-то нездоровым веселым азартом дал объявление о продаже машины и на следующий же день без тени сожаления продал ее первому позвонившему перекупщику, практически не торгуясь.

А потом понеслась… Таблетки, выписанные ему в психоневрологическом диспансере, были вместе с рецептом торжественно брошены в мусорное ведро, а пустой стеклянный шкаф, где раньше стояли различные сервизы, превратился в настоящий минибар, заполненный пузырями дорогущей водки, текилы и коньяка. Виски не было. Его Егор терпеть не мог, также, как и пьющих его америкосов.

Начался так называемый культурный запой. Ровно в семь вечера Егор открывал свой бар, задумчиво выбирал напиток и смаковал его перед телевизором часов до одиннадцати, а потом шел спать. Утром – легкая опохмелка сотней граммов благородного коньяка и все. До вечера ни-ни!

Дневное время он старался максимально забить делами. Иногда полезными, но чаще бессмысленными и ненужными. Для начала – убрался в квартире, приведя ее наконец в более-менее божеское состояние. Общий вид запустения и покинутости все равно остался, но на полу и мебели хотя бы не было толстого слоя пыли, разбросанных вещей и осколков разбитой посуды, а холодильник освободился от остатков протухших продуктов и наполнился свежими. Потом шел в бассейн или просто бродить по Городу. Главным было занять голову до вечера, чтобы не думать, ни о потерянной семье, ни об Ануннаках, ни о псевдоглюках, ни о себе, о своей ничтожности и слабости. Последнее было самым сложным. Практически невыполнимым…

Но потом наступали долгожданные семь часов и все становилось на свои места. Мир переставал быть враждебным и жестоким, а давящее на плечи тяжеленым прессом чувство одиночества постепенно теряло свой вес. Совсем не уходило, но давало Егору передышку, маяча где-то на грани сознания и злорадно обещая вернуться на следующий день.

Но все равно, он прекрасно понимал, что это путь в никуда. Лечить депрессию и страх этиловым спиртом, почти то же самое, что заливать огонь бензином. Или мочиться в штаны на морозе – ненадолго согреваешься, а потом становится еще хуже, чем было.

Постепенно семь часов вечера превратились в шесть, к утренним ста граммам добавились сто пятьдесят дневных и так далее. Процесс деградации прогрессировал. Такой вот грустный каламбур…

Из Испании за все это время не было ни одного звонка. Егор несколько раз сам пытался дозвониться до бывшей жены, но безуспешно, видимо, сменила номер. Такой жестокости и равнодушия он от нее не ждал. Все-таки столько лет вместе, а она просто взяла и выкинула его из своей жизни, как использованный презерватив. Ну или тампон, так, наверное, точнее. Зачем ей презервативы?

Хотя, если сама не хочет, то и пусть с ней, но дочь-то здесь причем? Неужели нельзя дать ей позвонить. Она же скучает, наверное, спрашивает… Тут Егора начинало трясти, и он бежал к заветному шкафу за анестезией…

Что касается загадочных проявлений иномировых образов и существ, то они, наконец, оставили его в покое. То ли Егор нашел правильный алгоритм действий, стараясь избегать опасных в этом плане районов Города и находясь в трезвом состоянии все меньше и меньше, то ли они сами решили дать ему передышку, но никаких зубастых морд и прочих страшных вещей он больше не видел. Во всяком случае, наяву.

Темные высокие фигуры, то бишь Ануннаки, явившись тогда на пляже во всей своей красе и объявившие, что теперь он принадлежит им, тоже не беспокоили. Егор смутно ощущал чье-то присутствие где-то там, на самом краю сознания, но значения ему не придавал или старался не придавать. Он, вообще старался про это не думать. Не анализировать, как раньше, а просто считать галлюцинацией, бредом, шизофренией – все равно. Так было легче жить.

Вот только со снами стало происходить нечто странное. Они стали необычайно яркими и реальными. Во снах Егор вроде бы ощущал себя собой, но другим. Совершенно другим. Сильным, бесстрашным, жестким человеком. Настоящим мужиком. Настоящим пожарным… И главное – совершенно трезвым.

Он ломился через преграды, насмерть сражался с кем-то страшным и практически непобедимым, срубал головы, стрелял…