«Аквариум». Геометрия хаоса

Изображение самого БГ выдавало его симпатии к «новым романтикам» — чёлка и слегка нелепый плащ на развороте альбома. При этом его увлечение альбомом Брайана Ино Another Green World и модной электроникой в духе Ultravox, OMD и Human League практически не отразилось на звуке. Причиной тому было отсутствие в Ленинграде современных синтезаторов. Например, одна из сильнейших композиций «Пепел» задумывалась как пьеса в минималистичной манере Гэри Ньюмана, но реализация этой идеи выглядела абсолютной утопией. Как справедливо обмолвился тогда Курёхин: «“Новая романтика” — это прежде всего очень большие деньги».

Выход был найден: в молоточки пианино «Красный Октябрь» были вколочены канцелярские кнопки. После этого обновлённый агрегат зазвенел неслыханным тембром и был пафосно окрещён (с вероятной оглядкой на Джона Кейджа и Эрика Сати) как «препарированное фортепиано». Название прижилось и осталось, как, впрочем, и саунд сильно изменившейся группы.

* * *

В разгар рабочего дня по Невскому проспекту стремительно шагал вождь «Аквариума». Одет он был вызывающе: белые туфли, чёрные брюки и просторный плащ, развевавшийся по ветру, как у герцога из сказок Шарля Перро. Спешащие по делам граждане шарахались в стороны, а Гребенщиков нёсся им навстречу и утробным голосом вещал: «Я — чёрная смерть, я — чёрная смерть». Всю эту фантасмагорию снимал на старенький Rolleiflex Андрей Усов, уже оформивший обложки не только «Синего альбома» и «Треугольника», но и «Акустики» с «Электричеством». Забегая вперёд, скажем, что именно эту фотосессию, сделанную на Полицейском мосту осенью 1982 года, Вилли считал одной из самых удачных.

«Съёмка была сложная, — рассказывал Усов. — Благодаря старой непросветлённой оптике вокруг артиста образовался некий специфический ореол, да и в целом изображение приобретало определённую нежность. Но когда я напечатал снимок уходящего вдаль Бориса, меня начало ломать. Тогда я и решил опубликовать его в негативе. Поэтому на задней стороне «Табу» тень от Гребенщикова — светлая».

Но вернёмся непосредственно к альбому. Специально для этой сессии Тропилло выпросил у фирмы «Мелодия» два профессиональных магнитофона Studer. Бюджет этой сделки — к великой гордости звукорежиссёра — был равен двум бутылкам армянского марочного коньяка. При этом качество студийной работы Андрея Владимировича никак не отставало от качества напитка. Он не совершал резких движений, не крутил без необходимости ручки на пульте и чётко знал, чего делать не надо.

«Мне становилось ясно, что группа начинает связывать Бориса по рукам и ногам, — замечал Тропилло. — И мы решили приглашать других людей и этим методом — введения новых музыкантов и инструментов — добивались нужного результата».

В отличие от предыдущих работ концепция и драматургия «Табу» не были сильно замаскированы. Альбом начинался с телефонного звонка Людмиле Шурыгиной, и её голос четко слышен на записи. Тональность звонка определяла характер альбома и являлась, по существу, неким ключом к нему. Говорят, что тот несостоявшийся телефонный разговор во многом обозначил будущее самого Бориса.

Возможно, именно тогда БГ начал понимать, что, подключая сессионных музыкантов, можно изменять звучание группы, получая вместо хиппистской акустики куда более сложную палитру — в диапазоне от панк-рока до «новой волны». Результат не заставил себя долго ждать. Чуть ли не впервые между студийными музыкантами возникла химия, и пошёл сильнейший ток. Ни у «Машины времени» и «Воскресенья» в Москве, ни у «Урфина Джюса» в Свердловске, ни у «Зоопарка» в Ленинграде такого драйва не было. И это — несомненный факт.

Первая половина «Табу» представляла блок из жёстких треков, в котором, по словам БГ, «гитара и пианино решают, кого из них должно быть больше». Вторая сторона — достоверная фиксация атмосферы «молчаливых дней», с депрессивными «дорзообразными» клавишами, воем саксофона и плачем гитары, заставлявшим поверить, что «никто из нас не выйдет отсюда живым».

Примечательно, что песню «Сыновья молчаливых дней» музыканты готовили на репетициях ещё задолго до фестиваля «Весенние ритмы».

«Очень жалко, что из-за стрёмных текстов мы не исполняли в Тбилиси эту композицию, — сокрушался впоследствии лидер «Аквариума». — Поскольку Сашка Александров делал там такие чудовищные вещи, что King Crimson просто отдыхал. Звук фагота, усиленный микрофоном, — это было нечто. Естественно, что в звукозаписи это передать было невозможно. Через пару лет этот номер очутился «задним числом» на «Табу», но сыгранный по-другому».

Надо отметить, что «Сыновья молчаливых дней» были написаны Борисом под влиянием The Doors и песни Дэвида Боуи Sons of the Silent Age. Позднее эту постмодернистскую тенденцию фрагментарного цитирования мне подтвердил и Тропилло, причём — на конкретном примере.