Аквариум. Рассказы

   Дай нам силы неукротимой, как в стволе твоем,

   Дай нам жизни длинной, как твои иглы, и сладкой,

   как твоя смола,

   Дай нам деток столько, сколько шишек на твоих

   ветвях!

   Девушка с пушистыми светлыми волосами обняла ее, прижалась щекой к шершавой коре, и сосна услышала, как бьется ее взволнованное сердце, и как струится по жилам молодая кровь. Зеленое, разлитое по всему стволу сердце сосны, билось и пульсировало в такт с человеческим – часто и мерно.

– Я слышу тебя, – шепнула девушка.

– Я чувствую тебя, – ответила сосна.

– Я знаю, ты внутри, – сказала девушка.

– Я не могу вырваться, – пропело зелёное сердце, – И не хочу.

   Вечером большой костер полыхал на поляне, его оранжевый жар достигал кроны и согревал прятавшиеся в глубине корни. Девушки танцевали, подняв к небу руки, покачивались, как деревья на ветру, и сосне начало казаться, что она тоже кружится вместе с ними, превратившись в гибкую босоногую танцовщицу. Вей-вея-вею-вей…– тихонько подпевала она, и ее зеленое сердце смотрело и слушало, и восторженно трепетало.

    Человек был стар и неприятен. Темный балахон, подпоясанный веревкой, болтался неровными складками на его тощем теле, глубоко утопленные в черепе голубые глаза смотрели холодно и бесстрастно. Он что-то хрипло говорил, указывая пальцем на ее ствол, мужчины слушали его молча, опустив головы и тяжело дыша. Женщины иногда всхлипывали, резко отвечали ему голосом, похожим на крик птицы, плевались и шипели. Потом женщины ушли. Девушка с пушистой косой на прощанье дотронулась до нее теплой ладонью – в ее серых глазах блеснули слезы.

   Она осталась одна на поляне в кольце из высоких молчаливых фигур. Она замерла, затихла, предчувствуя недоброе, зеленые соки приостановили свой бег, сердце едва билось. Она знала, что никто не станет с ней танцевать. Ни сегодня, ни когда-либо еще.

   Человек в балахоне поднял топор – большой, тяжелый, хорошо заточенный. Первый удар потревожил лишь муравьев, живущих в трещинках коры. Второй – повредил старые отмершие покровы, третий – перерезал нежные волокна и выпустил на волю зеленые соки. Она сжалась, задрожала от боли и страха, а удары все сыпались и сыпались, подбираясь к влажному сердцу.

   Человек в балахоне устал, вытер вспотевший лоб и передал топор другому – мужчине с волосами рыжими, как осенняя трава. Тот поворчал немного, вздохнул – мол, ничего не поделаешь – и принялся рубить дальше, проникая гладким лезвием в самую глубину. Клац, клац, клац… В лязгающей песне железа было много куплетов…

   Вот топор вонзился в сердце, и могучий ствол, столько лет обращенный к небу, задрожал и пошатнулся. Она заметалась внутри, ища выход, но толстая вековая кора удержала ее от бегства, грозя навсегда оставить пленницей в собственном доме. Тогда она устремилась вниз, к ровной, душистой ране у основания дерева. Вместе с теплым соком и янтарной смолой она стекла в траву, затаилась там и с бессильным отчаянием наблюдала, как падает на землю ее великолепное стройное тело, на котором еще осталось несколько нарядных лент…

   Так началась ее бездомная, бесприютная жизнь. Первое время она не смела оставить длинный, утонувший в траве ствол; потом, когда его распилили на большие колоды и увезли в деревню, она долго сидела на широком пне, чувствуя, как от печали и одиночества ее охватывает дрожь.

   Теперь она стала дымкой, Зеленой древесной дымкой, свободной странницей, не связанной темницей коры и путами корней. Она ночевала под куполами мухоморов, в теплых дуплах, устланных мхом, вместе с совами и белками. Деревья жалостливо укрывали Дымку своими ветвями, защищая от ветра, готового унести ее прочь как сорванный листок.

   Никто не обижал ее в родном лесу, но она была несчастна. Любимые звезды по-прежнему сияли в ночном небе, приглашая поиграть, но как она могла играть с ними, если у нее не было больше пушистой кроны? И зачем путешествовать, если некуда вернуться?

   Она скучала по влажному, теплому древесному сердцу, по извилистым дорожкам, проложенным в стволе зелеными соками, по той таинственной жизни, которая день и ночь бурлила, звенела и шепталась в скрытых лабиринтах ее тела.

– Тебе не следовало убегать, – хмуро говорил старый дуб, качая ее на скрипучих сучьях. – Если бы ты осталась внутри, тебя сожгли бы вместе с телом: дым отнес бы тебя прямо к небесам, к Звездному Дереву, ветками которого все мы когда-то были. Если бы люди решили сделать из твоего ствола что-нибудь полезное, ты бы жила в стульях, столах и кадушках, и жизнь твоя, пусть и не похожая на прежнюю, была бы удивительной и интересной. А теперь…

– Что теперь? – со страхом спросила Дымка.

– Теперь… Ты обречена скитаться по свету и тосковать, пока не отыщешь новое тело, согласное тебя принять…