Аквилея

— Владыка наш!
Тебя послали, верно, к нам апостолы,
Над нашим градом сделали епископом,
Войди скорее в дом…
— Да кто это?
— Епископ новый, свыше нам назначенный,
Почти его скорее послушанием!

И теперь падает на колени, лбом бьется уже сам Демарх (и снова тарелки, и снова ржач):

— Да я… да кто… да нет в дому ни крошечки,
И трапеза, увы, не приготовлена…

Всё решено, свадьба неминуема. Развязка. А Феликс сидел ни жив, ни мертв — но как же над ним надругался Аристарх! В таинства его посвятил, как же… а потом просто взял и поиздевался надо всем, что ему дорого, что спасительно для человечества, что правильно и хорошо. А он-то, Феликс, дурак дураком, слушал, развесив уши, еще воображал себя одним из немногих избранных…

А море зрителей бушевало, рукоплескало, вопило, благодарило актеров… И он тонул в этом море.

Людская река после представления потекла вспять, распадаясь на множество рукавов, возвращая бывших зрителей, а теперь горожан на свои места — кого домой, кого в мастерскую или гавань, кого за город, в поля. Но многим не хотелось расходиться — люди останавливались подле уличных торговцев снедью — вроде как перекусить, а те недовольно бурчали: «Заказывайте уже или проваливайте, не толпитесь мне тут!», — но на самом деле охотно прислушивались к обсуждению, сами включались в разговор:

— А как он его!

— Отли-и-ично! Поделом дурню!

— А что это у них там было такое про Сирию?

— Так это ж христиане! Не знаешь, что ли? Это суеверие оттуда занесено.

— А-а-а…

Феликсу, напротив, хотелось провалиться. А еще и Мутиллий зудел под ухом со своими перфектами, вот удивительно, как умный человек не понимает самого-самого главного!

Феликс наскоро отделался от него, сославшись на срочные дела, — и вдруг взгляд его выцепил лысую голову на сутулых от вечной работы плечах. Где он видел его прежде? А тот деловито объяснял собравшимся:

— Да знаю я их, христиан. Ничего, нормальные люди, добрые. И всё врут, будто поклоняются они распятому ослу…

— Ослу?

— Ну да. Дурни придумали, дурни повторяют.

— А говорят, у иудеев в их святилище тоже ослиная голова была в самом нутре — ну, пока Траян не сжег.

— Веспасиан[60].

— Ну да, ослиная…

— Да вранье это всё, — бурчал низенький, — от безделья забаву придумают да и повторяют. Чушь. Я их хорошо знаю.

— Да ты сам-то — не из них?

— Да куда-а мне… Зеновием родился, Зеновием помру, слава Зевесу.

И Феликс сразу вспомнил. Это же тот самый сапожник, у которого живет Паулина! Его словно ошпарило: этот сатир мохноногий сейчас про нее всё выболтает, а на нее и так донос собрались писать, а после представления, когда все только о христианах и говорят (так ему казалось, ведь юности свойственно считать себя центром внимания).

— Зеновий, дело есть к тебе, — он подхватил его под локоть, — срочное…

— А, здравствуй, здравствуй, — нехотя оторвался тот от беседы.

— Понимаешь, сандалий у меня почти новый порвался, да так порвался, что ремешок выскочил из крепления, но не совсем выскочил, ты посмотри, поправь.

— Погоди, покажи…

Феликс молол какую-то чушь про обувь, утаскивая его подальше от толпы, а на тихой улочке сказал:

— Ты прости, соврал я. Просто… ты не трепись много про это, ладно? Опасность Полине грозит (так и сказал «Полине», по-простонародному, чтобы быть к нему поближе).

— Да я что? Я ж о ней ни полсловечка. Я так. Ну ладно, не буду…

И добавил дружелюбно:

— А ты заходил бы. Она гостей любит, ждет тебя. Скучно ей, поди. Да хоть сейчас вот — пошли бы, а? Гостинчика ей прихвати, у нас дома-то с разносолами негусто.

И Феликс понял, как он прав. Паулина — вот перед кем он хотел выговориться, возмутиться и утешиться. С Константом обсуждать его старого друга было бы невежливо, да и как пересказать всю ту наглую клевету про епископа? Поди, недоброжелатели сами уж растрезвонили, не ему вставать в их ряды. А остальным… им лучше не показывать своей слабости.

Совсем скоро они вдвоем с Зеновием ввалились в дом, неся несколько свежих пирожков (не сирийских, нет!) и кувшин вина — по дороге купили. Паулина и в самом деле обрадовалась, широко и просто улыбнулась, словно только его и ждала:

— Здравствуй, Феликс! Как представление? Понравилось?

— Нет! — почти выкрикнул он, — я об этом тебе и пришел рассказать! Издевается он над нами, этот Аристарх!

— Да что ты? — как-то неестественно удивилась она, — подожди, я стол накрою, вижу, ты гостинцев принес…

— Да не надо стол, это вам с Зеновием.

— Как же не надо? Надо угостить тебя, мальчик…

Он почему-то не обиделся на «мальчика», как бывало обычно. А она поняла, что не до застолья ему:

— Пойдем внутрь, расскажешь.