Алая буква

И вскоре в строгие ряды его мыслей затесалось осознание нелепости всего происходящего. Он почувствовал, как руки и ноги его сковывает непривычный ночной холод, и усомнился, сможет ли спуститься вниз по ступенькам помоста. Забрезжившее утро застанет его здесь, наверху; в соседних домах начнут просыпаться люди. С рассветом дом покинет первая ранняя пташка и заметит на эшафоте позора неясные очертания чьей-то фигуры. Разрываясь между испугом и любопытством, человек этот побежит от двери к двери, стуча и созывая народ посмотреть на призрак, как он непременно решит, какого-то недавно упокоившегося преступника. И полетит от дома к дому, хлопая крыльями, темная тревожная весть. Затем, когда утренний свет наберет силу, поднимутся и заспешат к месту происшествия старейшины общины в теплых халатах, почтенные дамы сбегутся, даже не успев сменить ночной наряд. Важные лица, всегда безукоризненно одетые, примчатся растрепанные, словно после ночного кошмара. Старый губернатор Беллингем явится с суровым видом, но со съехавшими на сторону брыжами времен короля Якова, а за ним поспешит и матушка Хиббинс в юбках с приставшим к ним лесным мусором – еще более хмурая, чем после ночной своей скачки.

И добрый отец Уилсон придет; он полночи провел у постели умирающего и будет недоволен тем, что его потревожили в такую рань, прервав сновидения, в которых он общался с прославленными святыми. Старшины и священство его, мистера Димсдейла, прихода, разумеется, тоже будут здесь, и юные девы, так поклонявшиеся своему духовному отцу, хранившие, как святыню, его образ на белой своей груди, которую не успеют сейчас прикрыть шалью. Словом, все, все выйдут за порог и примчатся сюда, обращая к эшафоту изумленные, испуганные лица. А кого же увидят они в розовых рассветных лучах? Кого, как не преподобного Артура Димсдейла, озябшего до полусмерти, охваченного стыдом, стоящего там, где стояла Эстер Принн!

Переживая эту ужасную воображаемую картину, священник внезапно и, к беспокойному своему смущению, расхохотался. И раскаты его смеха были подхвачены тоненьким смехом ребенка, отчего сердце священника сжала не то щемящая боль, не то радость – он узнал смех маленькой Перл!

– Перл! Малютка Перл! – Вскричал и тут же, понизив голос: – Эстер! Эстер Принн! Это ты здесь?

– Да, это я, Эстер Принн! – отвечала она удивленно, и священник услыхал приближающиеся шаги – женщина сошла с тротуара и подошла к помосту. – Это я и моя маленькая Перл!

– Откуда ты здесь, Эстер? – спросил священник. – Что привело тебя сюда?

– Я была у одра умирающего, – отвечала Эстер Принн. – Сидела возле губернатора Уинтропа, снимала с него мерку для савана, а сейчас иду домой.

– Поднимись на помост, Эстер, поднимитесь обе – ты и маленькая Перл, – сказал преподобный мистер Димсдейл. – Вы стояли здесь раньше, но меня тогда с вами не было, поднимитесь сюда вновь, и мы встанем здесь втроем!

Женщина молча поднялась по ступенькам и встала на помосте, держа за руку маленькую Перл. Священник тоже взял девочку за руку. И как только он это сделал, в душу ему устремился бурлящий поток другой, новой жизни. Поток этот, хлынув по жилам, наполнил его, словно мать и дитя согрели своим теплом его, замерзшего, застывшего. Их троих будто соединили невидимые узы.

– Отче! – шепнула маленькая Перл.

– Что хочешь ты сказать, дитя? – осведомился мистер Димсдейл.

– Ты и днем будешь здесь стоять со мной и мамой? – спросила Перл.

– Нет, маленькая Перл, – отвечал священник, ибо вместе с возвращением сил к нему вернулся и так долго мучивший его ужас перед публичным признанием. Дрожь этого ужаса – смешанного, однако, с какой-то странной радостью, он ощутил вновь. – Нет, не в этот день. Я встану здесь вместе с тобой и мамой, но не завтра.

Перл засмеялась и попыталась выдернуть руку, но священник держал ее крепко.

– Еще чуть-чуть постой так, детка, – произнес он.

– А ты обещаешь, – спросила Перл, – держать меня и маму за руку утром?

– Утром нет, Перл, – сказал священник. – В другой раз.

– А когда «в другой»? – не унималась малышка.

– В день Страшного суда, – прошептал священник, и странным образом вернувшееся к нему осознание своего долга – учить людей истине – заставило его пояснить: – Тогда и только там, перед престолом Судии, – твоя мать, и ты, и я должны будем стоять вместе. А грядущее утро здесь, на земле, вместе нас не увидит.

Перл опять рассмеялась.