Алая буква

Но еще прежде чем закончил мистер Димсдейл, сумрачное небо осветил сияющий свет – сверкнув вдали, он ширился и разливался. Без сомнения, это сияние было вызвано метеором, из тех, что нередко можно наблюдать сгорающими в разреженных слоях атмосферы. Таким сильным было сияние, что плотная пелена туч, затянувших небесный свод, зажглась и засверкала, словно колпак горящей лампы. Сияние это осветило привычную картину улицы, обозначив все на ней с дневной четкостью, но по-новому: деревянные дома с их выступами и коньками крыш, ступеньками крылец, порогами дверей, траву, пробивающуюся возле порогов, садовые грядки с черной вспаханной землей, колею дороги, еще не наезженную и даже на рыночной площади окаймленную зеленью, – все было видно теперь, и все приобрело неповторимо новый облик, изменив свое значение и свой смысл. А на помосте стоял священник, прижимая руку к сердцу, а рядом с ним Эстер Принн с мерцающей на груди вышитой буквой и маленькая Перл – как символ и соединяющее их звено. Они стояли освещенные этим странным торжественным сияющим светом, казалось, предназначенным открыть все тайное, чтобы наступающий день соединил наконец тех, кто принадлежал друг другу.

Во взгляде Перл мелькало что-то колдовское, и когда, поднимая голову, она глядела на священника, на лице ее появлялась шаловливая улыбка, которая так часто придавала ей сходство с эльфом. Отняв свою руку у мистера Димсдейла, она указала на что-то на противоположной стороне улицы. А он, прижав к груди обе руки, устремил взгляд на небо, в точку зенита. В те времена пролет метеора или прочие природные явления, случающиеся с регулярностью меньшей, нежели восход и закат солнца или луны, обычно воспринимались как чудо из чудес, как откровения неких высших сил. К примеру, сверкнувшее вдруг в солнечном небе копье, пламенеющий меч, лук и пучок стрел предвещали якобы стычку с индейцами. Знаком близящегося чумного мора считалось алое свечение неба. Вряд ли случалось в Новой Англии, начиная с первых в ней поселений и вплоть до времени Революции, какое-либо знаменательное событие, доброе или же, наоборот, несчастное, о котором жителей не предупреждал бы некий видимый знак такого рода. Нередко знак этот замечали многие. Но чаще, однако, вера в подобные предзнаменования опиралась лишь на слова какого-нибудь одного-единственного свидетеля, увидевшего нечто сквозь цветистое увеличительное стекло собственного воображения и потом, уже задним числом, получившего из увиденного представление о нем как о чуде. Как величественно это убеждение в том, что судьба народов может быть явлена на небесном своде и разгадана в наблюдениях за этими таинственными и страшными иероглифами. Необъятные размеры сего свитка не смутят Провидение и никак не помешают ему начертать недрогнувшей рукой роковой знак. Вера в подобные предзнаменования ценилась нашими праотцами как залог и доказательство того, что по-детски слабая и неокрепшая еще республика находится под особым, неусыпно строгим, но любовным попечением небесных сил. Но что сказать, если на том же необъятном небесном листе кто-то видит откровение, обращенное непосредственно и только к нему одному? В таком случае мы расценим это не иначе как признак глубокого умственного расстройства, вызванного болезненной самоуглубленностью, длительным тайным страданием, затмившим для человека весь мир и расширившим его «я» до пределов вселенной, когда уже и сам небосвод видится всего лишь страницей, годной для написания душевной его истории и будущей судьбы!

Вот почему лишь душевным недугом и болезненным помутнением зрения священника мы считаем тот факт, что, подняв глаза к небу в точке зенита, он увидел там огромную букву «А», очертания которой горели тусклым красным светом. Конечно, это мог быть и метеор, просвечивавший в этом месте сквозь облако, но вряд ли имел он при этом такую форму, какую придало ему воображение грешника, или же виделся он столь нечетко, что другой грешник мог прочесть бы его и вовсе по-своему, как символ иного греха.