Алая буква (сборник)

Но дом был не настолько мрачен и ужасен, как представлялось Клиффорду. Они не успели разойтись – по правде говоря, они так и застыли в проходе, с усталостью после достижения прежней цели, но без уверенности в своей следующей, – когда Фиби выбежала им навстречу. Увидев ее, Хепизба разразилась слезами. Все это время она спотыкалась под бременем невыносимой ответственности и боли, и вот наконец могла передать свою ношу в другие руки. Впрочем, у нее не осталось сил что-либо передать, она лишь перестала сгибаться под ношей, вернув управление Фиби. Клиффорд оказался более стойким.

– Это же наша малышка Фиби! Ах! И Холгрейв с ней! – воскликнул он, глядя на них с добротой и глубоким пониманием, и улыбкой, чудесной, милой, но все же грустной. – Я думал о вас обоих, когда мы шагали по улице и заметили, что Букет Эллис уже цветет. И райский цветок расцвел в этом старом и мрачном доме!

21 Отъезд

Внезапная смерть столь выдающегося представителя общества, каким был почтенный судья Джеффри Пинчеон, стала сенсацией (по крайней мере, в кругах, близких к покойному), шум которой не стихал целую неделю.

Стоит, однако, заметить, что в числе всех событий, составляющих биографию человека, едва ли есть одно, по крайней мере, обладающее такой же важностью, с которым общество примиряется так же полно, как со смертью. В большинстве остальных случаев и ситуаций человек, живущий среди нас, существует в ежедневном круговороте дел и потому вызывает бесконечное количество мнений и оценок. После его кончины остается лишь пустота, крошечное завихрение – очень маленькое, в сравнении с широтой всепоглощающей воронки мирских дел, – и пара пузырьков, которые вырываются из темных глубин на поверхность. Что касается судьи Пинчеона, то способ и обстоятельства его кончины, с первого взгляда столь странные, могли обеспечить ему куда более долгую память, чем удостаиваются иные выдающиеся люди. Но когда стало ясно и подтверждено высокими чинами, что смерть его была совершенно естественной и – за вычетом маловажных мелочей, вроде врожденного характера его болезни, – ничем выдающимся не отличалась, публика со свойственной ей поспешностью поспешила забыть, что он вовсе существовал. Иными словами, тема смерти почтенного судьи устарела еще до того, как газеты округа нашли время поместить на своих страницах колонки с соболезнованиями или даже напечатать хвалебный некролог.

И все же в сумерках мест, где этот выдающийся человек появлялся при жизни, тек тайный ручеек разговоров, шокирующим подробностям которых не место на шумных улицах. Довольно странно, как факт человеческой смерти зачастую дает людям лучшее представление о его характере, добром или же злом, нежели все его деяния при жизни среди тех же знакомых людей. Смерть является столь искренним фактом, что обличает любую фальшь, выдает всю пустоту характера, это пробирный камень[57], который доказывает чистоту золота и обнаруживает позор простого металла. Если бы покойный, каким бы он ни был при жизни, вернулся через неделю после своей смерти, он неминуемо обнаружил бы, что его место на шкале общественного восприятия неминуемо стало выше или ниже по сравнению с прежним его положением. Но пересуды или скандалы, которых он когда-то избежал, теперь свелись к событиям тридцати-или сорокалетней давности, ко времени предполагаемого убийства дяди покойного судьи Пинчеона. Медицинское заключение о его собственной недавней и прискорбной кончине почти полностью уничтожило саму мысль о том, что тогда произошло именно убийство. И все же, как показали записи, некоторые обстоятельства старого дела безошибочно указывали на присутствие некоего человека в частных апартаментах старого Джеффри Пинчеона в момент его смерти или сразу же после него. Его стол и личные ящики в комнате, прилегающей к спальне, были обысканы, деньги и ценные веши пропали, а на простынях старика обнаружился след окровавленной ладони. Благодаря крепко скованной цепи умозаключений вина за ограбление и убийство была возложена на Клиффорда, который жил тогда вместе с дядюшкой в Доме с Семью Шпилями.

Откуда бы она ни возникла, теперь воцарилась теория, пересмотревшая минувшее дело и полностью исключившая мыль об участии и вине Клиффорда. Многие утверждали, что сама история и новое объяснение фактов, так долго считавшихся крайне таинственными, были получены дагерротипистом от одного из месмерических провидцев, которые в наши дни столь странным методом смотрят на дела человеческие, однако могут посрамить любое острое зрение теми чудесами, которые видят, не открывая глаз.