Алая дорога

– Так, как мы жили… Это прекрасно, милая, но эгоистично. Ты настоящей жизни за маскарадами не видела. Той, что у народа в сердцевине бушует. Я не о наших крестьянах, а о волжских. Если бы ты видела их силу воли, их стремление к свободе, их презрение к богатым, ты бы поняла, на каком краю Россия стояла. Да ты и понимала, кажется… То, как они смотрели, говорили, читали пропагандистскую литературу. Всё шло к перелому. Много лет шло. Я до сих пор удивляюсь, как они расшевелили наш ленивый народ. Расшевелили, так он теперь бушевать будет. Не бойся их. Всё вернётся на круги своя.

Алексею нравилось думать, что он вырвал Елену из лживого мира, вёл её (хоть и доказывал себе, что не хотел, это получалось само по себе). Пусть это было и не совсем так, зато тешило его самолюбие.

– Людей-то и стоит бояться, – ответила Елена.

Алексей не смог возразить. Он только погладил Павла по голове. Павел улыбнулся в ответ.

Золотая юность Елены прошла, уступив место серебряной молодости. Телом она была сильна и свежа, но душой считала себя старухой, хотя и надеялась, что сможет ещё испытывать то, что волновало раньше. Она не могла уже так безоглядно упиваться жизнью, как те, кто и голодной зимой, презрев физические лишения, неслись по каменным, покрытым притоптанным слоем снега петербургским мостовым на какие-то собрания. Снова собрания, даже теперь, снова… а Елена выброшена из жизни, ничего не хочет и ни к чему не стремится. Остальные каким-то образом умели быть счастливыми даже при каждодневной угрозе расправы.

Постепенно, конечно, Елена стала выбираться на улицы, покупать деликатесы – жжёный сахар и заледенелый хлеб. Вид новых Мадонн, коренастых, крупных, стриженных, громовым голосом разглашающих список своих товаров не отпугивал её, а, наоборот, вселял смутное волнение. «Если живут эти женщины, почему не могу я?» – спрашивала она себя. Жизнь, как оказалось, кипела несмотря ни на смерти близких, ни на полное стирание с лица земли прежнего мира. Люди по-прежнему жили, любили, надеялись.

Глава 13

Сонным зимним днём, когда приятнее находиться под тёплыми стенами родного дома, укрыться пледом, чтобы не выпускать тепло под высокие своды опустевших комнат и читать, а не искать что-то на тоскливых улицах неблагополучного города, Елена и Наталья ждали. Они стояли на мосту рядом с бывшим домом Ваеров, а ныне перевалочным пунктом большевиков, где каким-то чудом ещё обитали интеллигенты. Был воскресный день, но по городу не велись службы, и Наталья, бывшая теперь душой дома, решила в коем-то веке устроить праздник по случаю свидания. Праздников в последнее время осталось так мало, а все нуждались в положительных эмоциях больше, чем когда-либо. Наталья чувствовала острую необходимость дышать самой и давать дышать окружающим, поэтому вывела Елену на воздух встречать Ольгу и Петра. Елена не подавала никаких признаков заинтересованности, но, когда к ним, как всегда, торопясь и сутулясь, приблизилась чета Астафиных, начали медленно и сдержанно выплывать наружу из застывшей массы её переживаний прежние напевы. От друзей пахло прежним миром, который она часто критиковала, но который так, оказывается, любила.

– Лена, Наташа, как хорошо снова встретиться! – воскликнул Пётр, поочерёдно обнимая женщин. Его жена неподвижно стояла в стороне – Как Алёша?

– Ты сам увидишь, – приглушённо ответила Елена.

Пётр быстро посмотрел на неё, едва заметно нахмурился и разочарованно отогнал взгляд на Наталью. Он и представить себе не мог, как меркнет очарование от горестей. Он так и не пришёл к очень простым и одновременно очень сложным истинам, составляющим житейскую мудрость.

Наталья вскрикнула: «Оля!» и крепко, с благоговейным оживлением обняла окаменевшую Ольгу.

– Оленька, – казалось, Елена посреди зимы в снегу увидела розу. – Оленька, – повторила она, подойдя к подруге и касаясь своими обнажёнными колющимися от холода ладонями её щёк.

Ольга посмотрела на Елену так, как смотрит на то, что ему было дорого, безнадёжно больной человек, понимающий своё состояние и пытающийся вырвать из сердца последние убеждения, из-за которых ещё может остаться. Но Елена не поняла её глаз. Она только повторяла как заведённая: «Оленька, Оленька!», ничего не прибавляя больше. Так они и отправились домой, пальцами ног, защемлённых в прохудившейся обуви, чувствуя нестерпимый холод.

Пётр с опаской наблюдал за Еленой, переводил глаза на Наталью, читал там мольбу и понуро опускал голову. Он говорил что-то. Наталья пыталась поддержать беседу, но Елена и Ольга не участвовали в ней.

– Мы, я думаю, совсем перебрались в Петербург. В деревне нашей неразбериха, нахлынули большевики, постоянные там погромы и споры. Нам жить в избе не хочется, наш ведь дом отошёл государству.

– Где же вы живёте сейчас?

– В квартире, где жила мама. Она умерла после того, как отца расстреляли, отмучилась, – Пётр пытался скорбно покачать головой, но, поймав взгляд Ольги, не смог.